Свадебный сюжет

Мало-помалу он перешел от сидения за столом Мадлен к сидению на подоконнике возле ее кровати, потом – к лежанию на полу перед ее кроватью, где она в это время лежала, растянувшись. Иногда мысли о том, что он уже видел ее грудь, – что он в точности знает, как выглядит ее сосок, – было достаточно, чтобы возбудиться до неприличия, и приходилось переворачиваться на живот. И все-таки в тех немногих случаях, когда Мадлен с Митчеллом отправлялись на нечто хоть отдаленно напоминающее свидание – на постановку студенческого театра или на поэтические чтения, – в глазах ее было нечто напряженное, словно она отмечала про себя отрицательные – с общественной и романтической точки зрения – стороны того обстоятельства, что их видят вместе. Она тоже была в университете новичком и искала себя. Возможно, ей не хотелось так скоро отсекать доступные ей варианты.

Так прошел год. Весь этот год его безжалостно динамили. Митчелл перестал заходить к Мадлен в комнату. Постепенно они разошлись по разным компаниям. Он не столько забыл ее, сколько решил, что она не про него. Столкнувшись с ним, она всякий раз бывала такой разговорчивой, так часто дотрагивалась до его руки, что он снова начинал вбивать себе в голову невесть что, но лишь на следующий год, на втором курсе, события начали хоть как-то развиваться. В ноябре, за пару недель до Дня благодарения, Митчелл упомянул, что собирается остаться на праздники в кампусе, а не лететь домой, в Детройт, и Мадлен удивила его, пригласив провести эти дни с ее семейством в Приттибруке.

Они договорились встретиться на станции «Амтрека» в среду в полдень. Когда Митчелл добрался туда, таща довоенный чемодан с выцветшими золотыми инициалами давно скончавшегося человека, то обнаружил, что Мадлен уже ждет его на платформе. В очках в большой черепаховой оправе – так она нравилась ему еще больше, если допустить подобную возможность. Стекла были сильно поцарапаны, левая дужка слегка погнута. В остальном Мадлен выглядела собранной, как всегда или даже более, поскольку ехала к родителям.

– Не знал, что ты очки носишь, – сказал Митчелл.

– Сегодня утром от линз глаза начали болеть.

– Мне нравятся.

– Я их только иногда ношу. У меня не такое уж плохое зрение.

Стоя на платформе, Митчелл размышлял: почему Мадлен надела очки? То ли это означает, что она чувствует себя с ним непринужденно, то ли ей плевать, как она при нем выглядит. Но, сев в поезд и оказавшись в праздничной толпе пассажиров, ответить на этот вопрос стало невозможно. После того как они нашли два места рядом, Мадлен сняла очки и положила на колени. А когда поезд выехал из Провиденса, снова их надела и стала смотреть на мелькающие за окном виды, но вскоре сорвала очки и запихнула в сумку. (Вот почему очки в таком состоянии – футляр был давно потерян.)

Дорога заняла пять часов. Займи она пять дней, Митчелл не возражал бы. Замечательно сидеть рядом с Мадлен, у которой нет возможности бежать! Она взяла с собой первый том «Танца под музыку времени» Энтони Поуэлла и, видимо подчиняясь недостойной дорожной привычке, толстый выпуск Vogue. Митчелл какое-то время смотрел на склады и автомастерские Крэнстона, потом вытащил «Поминки по Финнегану».

– Неужели ты это читаешь? – спросила Мадлен.

– Читаю.

– Не может быть!

– Там про реку. В Ирландии.

Поезд шел вдоль побережья Род-Айленда, потом въехал в Коннектикут. Иногда за окном появлялся океан или болотистая местность, а потом они так же внезапно оказывались на уродливых задворках какого-нибудь промышленного городка. В Нью-Хейвене поезд остановился, чтобы сменить локомотив, затем двинулся дальше, в Нью-Йорк, на Центральный вокзал. Когда они добрались на подземке до Пенсильванского, Мадлен повела Митчелла вниз, на другие пути, где можно было сесть на электричку до Нью-Джерси. В Приттибрук они попали незадолго до восьми вечера.

Дом семейства Ханна был столетней постройкой в тюдоровском стиле, перед ним росли кленолистные платаны и чахлый болиголов. Внутри все было сделано со вкусом и наполовину разваливалось: покрытые пятнами восточные ковры, в кухне – кирпично-красный линолеум тридцатилетней давности. В уборной Митчелл заметил, что сломанный держатель для туалетной бумаги перевязан липкой лентой. Ею же были подклеены отслоившиеся обои в прихожей. Митчелл и прежде встречал знать в обносках, но здесь перед ним была англосаксонская любовь к экономии в чистейшей форме. Оштукатуренные потолки угрожающе провисали. Из стен торчали остатки сигнализации. Стоило выключить что-то из розетки, как оттуда вылетали языки пламени – проводка была допотопная.