Свалка

- Она вам нравится? – спросил Дед. – Очень нравится, - ответил он. – Так подойдите и осчастливьте ее, это будет красный день в ее календаре. – Нет, - он покачал головой. – Почему? – изумился Дед. – Я не заметил, чтобы вы придерживались возрастных табу. – Мои желания не имеют границ, - усмехнулся он, - Но мое бренное тело имеет свои ограничения. – А-а-а, - понимающе покивал Дед, - Всегда так. Ты можешь мечтать о чем-то до опупения, а когда это что-то приходит – ты не знаешь, что с этим делать. – Уверяю вас, я никогда не мечтал о малолетних девочках. – Да? – удивился Дед, - А я мечтал. Но когда у меня появился доступ к сокровищам, я обнаружил, что мне это не интересно. Очень многие плоды имеют сладость только тогда, когда они – за решеткой. Это похоже на свободу. Я мечтал о свободе, а когда она обрушилась на меня – я обнаружил себя за решеткой. Теперь я уже не мечтаю о свободе. Теперь я знаю, что свобода – это взгляд из-за решетки – по ту или по эту сторону. – Вы понимаете намного больше, чем думаете, усмехнулся он. – В каком смысле? – В прямом. Между жизнью и смертью – тоже есть решетка. Она – воображаемая, так же, как и граница между свободой и не свободой. Каждый из живущих – уже мертв. И каждый мертвый – живет. – Вы не могли бы объяснить поподробнее? – заинтересовался Дед. – Нет, не мог бы. Это то, о чем говорили все уважаемые вами пророки и очень многие другие, менее уважаемые люди. Но любой человек, кем бы он ни был, начинает нести чушь, когда пытается говорить об этом. Об этом нельзя говорить, но это можно знать со всей достоверностью. Многие знают, но никто еще не смог выразить свое знание так, чтобы хотя бы не быть осмеянным. Уважаемые вами пророки были посмешищем при жизни. Их невразумительные истины дошли до нас только потому, что они взяли на себя труд записать их и запрятать куда-то записанное. – Он усмехнулся, - Все, уважаемые вами пророки жили на тогдашних аналогах сегодняшних свалок. Их никто не принимал всерьез. Это были никчемные, безумные, вонючие старикашки с грязными бородами и грязными желаниями. Даже их апокалиптические прозрения – насквозь эротичны и пронизаны высоким напряжением закоренелого мастурбатора – они сходили с ума от этого. Они не становились в старости благостными дедушками, потому, что неизрасходованная злость, неизрасходованная любовь и неизрасходованная сперма перли из их волосатых ноздрей и ушей. Они не могли стать божьими одуванчиками потому, что были чертополохом, выросшим на свалке. – Вы не очень высокого мнения о пророках, - Дед ухмыльнулся и почесал бороду. – Напротив, я о них очень высокого мнения. Им люди обязаны правдой. Правда – она всегда топорщится шипами, она косноязычна, жестока и безумна. Норма – это очень низкая вещь, на ней, как на пьедестале стоит вся тупость мира. Безумие – это высокая вещь, оно выводит человека из человеческого муравейника, оно ведет к смерти, но смерти нет и безумцы всегда правы. – Откуда вы это знаете? – От верблюда, - усмехнулся он, - Который прошел через игольное ушко. – Ну, раз так, - вздохнул Дед, - Тогда я предлагаю отметить это дело, дерябнув еще по ведру. – И заголосил, - Галя идэ по вод-дку, коромысло гнэться! – А за нэй Иванко, як барвынок вьеться! – поддержал его напарник, обнимая за талию. Так они и уползли обратно в берлогу – шатаясь и голося на два пропитых голоса.