Свалка

— Если вы действительно хотите получить назад свои эмоции, я верну их вам чуть позже. И, уверяю вас, что у меня нет ни малейшего желания, как вы выразились, хозяйничать в вашей голове. Хотя вы должны понять, что не все инфоморфы созданы одинаковыми. У меня, как говорят компьютерщики, имеется привилегированный доступ к системе. В конце концов, это я изобрел MARHIS, поэтому, согласитесь, мне можно позволить им управлять.

— То есть, вы заслужили ранг здешнего божества? — с отвращением спросил Бейли.

Готтбаум отвернулся, словно потеряв интерес к беседе. Неподалеку материализовались два глубоких, мягких кресла. Он погрузился в одно из них. Судя по виду, на этой необъятной арене он чувствовал себя вполне по–домашнему?

— Садитесь, Бейли. Мне нужно кое–что сказать вам.

Избегая встречаться с ним взглядом, Бейли молча продолжал стоять на месте.

Готтбаум вздохнул.

— Надеюсь, вы понимаете меру моей власти над вашим сенсорным восприятием? Я могу подгружать вам ощущения так же легко, как и отключать. Я имею доступ ко всем вашим болевым рецепторам. Варварство, конечно; однако Бейли, у меня нет времени на рассусоливания.

Бейли осознал безнадежность пассивного сопротивления. Угрозы Готтбаума не испугали его — ведь эмоции оставались нейтрализованными, однако он отлично помнил, как страдал, впервые очутившись в MARHISе, и не сомневался, что Готтбаум вполне может снова устроить ему то же самое, если не хуже.

Фаталистически, он подошел к креслу и сел.

Готтбаум кратко кивнул.

— Хорошо. Теперь — вперед, ко взаимопониманию. — В голосе его появилось нечто новое. — Пользы мне от вас не более, чем от любой бактерии. Последние тридцать лет жизни я посвятил исследованиям, которые — я уверен — поставят все человечество на следующую ступень эволюции. Моя работа почти завершена — а тут вы начинаете шарить вокруг нее. При этом вы одержимы глупейшими идеями по поводу того, что можно, а что — нельзя. Мне следовало бы уничтожить вас, понимаете? Вместо этого, в силу этических соображений, мы решили законсервировать ваше «я» в нашей системе. Вы ведь теперь бессмертны! Вы больше не какой–то смертный коп, сажающий людей в тюрьму за неугодные правительству поступки! Для вас открыты невероятные перспективы — если только вы решитесь воспользоваться преимуществами своего настоящего положения.

Бейли поежился. Ах, если бы Готтбаум заткнулся! Ах, если б можно было как–нибудь уйти от чувства, что пойман и подконтролен!

— Вы забываете о некоторых вещах, — сказал он. — здесь нет тех женщины и ребенка, которые придавали моей жизни смысл. Может, для вас семья — пустой звук. Очевидно, вашей дочери от вас — никакого проку. Но большинство людей считает семью чертовски важной вещью.

Готтбаум махнул рукой.

— С готовностью соглашусь: вы проиграли свою ставку. Но вы рискнули ею, вмешавшись в наши дела. И взамен получили чертову уйму утешительных призов. Взгляните на меня!

Лицо Готтбаума начало меняться. Морщины, заполнившись плотью, изгладились. Сухощавость сменилась здоровой полнотой. Тощая шея сделалась крепче и толще. Менее, чем в минуту, Готтбаум из восьмидесятилетнего старика превратился в молодого человека лет двадцати.

— Я понимаю, — сказал Бейли, — что здесь мы бессмертны, пока аппаратура обеспечивает наше существование. Но если бессмертие — лишь продление мук, оно мало похоже на благословение.

Взгляд Готтбаума стал презрительным.

— Бейли, вы — классический случай, как мы говорили в молодости, зацикленного. Вы так зациклились на утраченном, что не видите приобретенного. Постараюсь изменить вашу позицию к лучшему.

Он поднялся.

— А почему бы просто не оставить меня в покое? — спросил Бейли.

— Потому, что мы, к несчастью, нуждаемся друг в друге. Как вы уже видели, MARHIS на может целиком уподобить псевдоморфа настоящему человеку. Места здесь хватит лишь на восемь полнофункциональных инфоморфов, так что мы нужны друг другу — хотя бы как собеседники. Если вы, конечно, не пожелаете быть уничтоженным. Решайте сейчас. Место нам пригодится для того, кто сможет оценить его.

И вновь Бейли почувствовал, насколько подвластен этому человеку. Он вспомнил, что чувствовал, когда симулятор застыл и он, недвижный, наблюдал, как составляющие окружающего мира выключаются одна за другой…

— Я не хочу умирать, — сказал он, избегая взгляда Готтбаума.

— Тогда идемте.

Тут же из–под купола опустилась к полу лестница. Судя по виду, она была сделана из полированной стали, поблескивавшей в рассеянном свете. Конец ее коснулся пола невдалеке, и Готтбаум жестом пригласил Бейли подниматься. Памятуя о наказании за неповиновение, Бейли подчинился.

Лестница превратилась в эскалатор. Бейли, против воли, приятно удивился. Готтбаум был прав: система предоставляла невообразимые возможности — если только сможешь забыть о неизбежных потерях…