Ну да, это сейчас океан мерно дышит. С трудом верится, что всего два дня назад здесь бурлило как в котле. Чёрт бы побрал тот шторм! Из-за которого мы потеряли три купеческих судна и один военный корабль - мою гордость, пароходофрегат "Владимир", А ведь так и не нашли...
Из-за этого и с совладельцем тело повздорили. Дуется он на меня за то, что не послушал старожилов. Которые по известным им приметам предсказывали шторм.
Да, нас потрепало, но капитаны остальных посудин благополучно отстояли свои, а этим кто виноват, я что ли!
Мы на подходе к гавани Галичье в заливе Сан-Франциско, напротив одноимённого испанского порта.
Бумажный самолетик мечется над волнами подобно потерявшему близких человеку.
23 июля 1808 года за чудным чудом для этого времени наблюдают все. И сорванец Петька, старший сынишка, наследник Резанова, запустивший его в полёт с борта "Юноны". И переселенцы с экипажами со всех торговых судов и военных кораблей прибывшей из России флотилии и с чужестранных. И встречающие русские колонисты в Калифорнии с иноземными гостями, облепившие берег бухты Галичье в северной части залива Сан-Франциско.
Бумажный летун падает камнем, но на полпути к воде выправляется и устремляется к берегу. Петька в восторге колотит по планширю. А я загадываю: Если долетит, то не зря я тут барахтался. Сердце бухает в ушах, во рту тошнотный привкус.
Пусть этот мир и не мой, раз Нельсон здесь жив.
Самолётик кренится и наддает в открытое море, слева в груди щемит.
Краем глаза вижу, как рядом Прокоп в парадном мундире с орденской лентой машет встречающей Анхелике, как на купеческих и военных судах свободные члены экипажей и переселенцы взволнованно галдят вдоль бортов, но ничего из окружающего не осознаю, гипнотизирую игрушку.
И самолетик, словно нехотя плавно разворачивается к берегу.
Мой облегченный вздох вливается в мощный хор пассажиров, членов команд флотилии и встречающих.
Но тут летун "клюёт носом", а навстречу ему тянется гребень отбойной волны, рукой пены кидается за добычей... Посмевшей бросить вызов стихиям.
Вопли болельщиков перекрывают гудение ветра в снастях и шуршание трущихся о борта волн, с берега несколько фигур отчаянно бросаются в воду.
Горсть наиболее алчных хлопьев пены облапили нежные крылья, по самолётику, словно по живому, пробежала судорога.
Моё сердце пропустило удар.
Но животворный ветерок не покинул в беде приятеля! В последний момент. Дружески подбросил нос самолётика, тот взмыл и убийственная лапа пены, лишь краешком мазнув по хрупкому крылу, в бессильной злобе с шипением плюхнулась в пучину.
А бумажный летун победно перемахнул через задравших головы встречающих, подбадриваемый с обеих сторон неравнодушными зрителями. С ним взлетело и моё настроение.
Петька, который и запустил бумажную модельку, от возбуждения подпрыгивает у борта.
На моих руках, то есть на руках хозяина моего тела, Николая Петровича Резанова, заливается в восторге его младший сынишка Мигель. А справа, подхватила под руку Кончита:
- Ой, Коля, у меня чуть сердце не разорвалось! Ух, маленький негодник! - шутливо погрозила пальчиком довольному проделкой пацанёнку Петьке. А я, по устоявшейся негласной договорённости с владельцем тела, как бы отступил внутрь.
Резанов принялся любезничать, его суженная звонко смеётся, а я в этот момент друг отчётливо осознаю: Вот они любят друг друга, они друг у друга есть, а где моя Машка? Перед внутренним взором роятся картинки наших с любимой выкрутасов. Сердце защемило.
Вот он, берег. Какие-то полторы сотни километров до дуба-портала. Ещё несколько часов, пусть даже дней и я вновь дома.
Первый раз это мысль пробила меня через три дня после битвы с эскадрой адмирала Нельсона в Зундском проливе на выходе из Балтийского моря. Да как! - словно прикладом "калашникова" по башке оглоушило! Ведь если Нельсон жив сейчас, в 1808 году, вряд ли это мой мир! В моём мире этот настырный одноглазый британский адмирал погиб в трафальгарском сражении 1805 года. А я тут лишь с 1806-го. А коли так, то, что я тут делаю!?
Нет, в самом деле, всё, что я изначально задумал, при моём сюда попадании в марте 1806 года: уберечь от преждевременной гибели Резанова, обвенчать его с Кончитой с лихвой перевыполнил как "стахановец". А значит, имею полное право вернуться домой! Поэтому и гнал нашу флотилию.
"Ты что это, Сергей Юрьевич, задумал?" - внезапно услышал я в голове голос совладельца тела. - "А? Что" - "Приплясываешь чего? Что задумал, спрашиваю?"
Я уже забыл, что он изучил меня вдоль и поперёк, получше, чем я сам себя знаю. И подмечает такие особенности моей личности, которые проходят мимо моего рассудка. Говорить ему сейчас правду не имеет смысла: ворчать начнёт, нудить.
«А? Так, Вашбродь. Вот прибыли, радуюсь", - благоразумно увильнул.
Ну не стану же говорить, что решил как только сойду на берег, мчаться к дубу-порталу. Мол, что свои дела поделал, теперь пора возвратиться домой.