Я быстр и очень ловок и далеко прыгаю. Вообще-то так набегать на врага не дело, велик шанс нарваться, но у меня есть лишь пара мгновений растерянности врага. Что опытному воину кружка дерьма в штанах — после боя отдаст служанкам, те выстирают. Да еще лишний повод друзьям посмеяться по-доброму — вот и все. Но я хорошо рассчитал время, дистанцию и успел: пройдя под маленьким щитом, вскинутым навстречу удару в отчаянной попытке защититься, секира тяжело ударила парня в левый бок, и кольчуга расползлась, как тряпка, с жалобным скрежетом. Ему уже пора было в Хелльхейм, но он еще не понял этого, и от взмаха его меча мне пришлось уклоняться. Гибко качнувшись назад, я пропустил его удар мимо, а вот от удара его напарника, вывернувшегося из-за спины, полностью уклониться не успел: блеснула на солнце начищенное железо, и клинок трусоватого, как мне казалось, противника, зацепил меня самым кончиком скругленного острия. Кончиком, и, вроде как, несильно — но по коже на боку, от плеча до задницы будто ледышкой провели. Я отогнал врага взмахом секиры, снизу вверх, разорвал дистанцию и перебросил щит со спины, следующий удар принял на него.
Уильям болтался сзади, он, похоже, не ожидал такой от меня резвости, но был рад, глядя, как один из противников тяжело опустился на одно колено. Мой удар развалил тому ребра, он был уже не боец, а через немного будет уже и не жилец. А я вспомнил все матюги, которые знал. Нет, все же верно сказано:
Двое — смерть одному;
голове враг — язык;
под каждым плащом
рука наготове *
И я запомню этот урок. Человек, даже слабый и трусливый, все же полпинты мужества он в себе может и отыскать. Как раз на один удачный удар. Не считай больше двоих за полтора, Конь!
Кожаный панцирь был разрезан, рану я получил неглубокую, но длинную, довольно ощутимо кровящую. Хорошо хоть не в правый бок, иначе пришлось бы перехватывать секиру в левую руку. Она у меня не сильно слабее правой, просто сноровка будет уже не та.
— Уильям, обойди его слева, — попросил я своего друга — Я нападу спереди!
На мое счастье, он не пустился в рассуждения, о том, честно это, или нет, а сделал, как велено. Так и стоящего на одном колене, бледного, как поганка, Николу я ударил обухом секиры сбоку по шлему — чтобы не мешался. Хочешь продолжить, так вставай, а если не хочешь — так ляг и лежи.
Прикрой рану щитом, лежи и жди помощи, здесь поединок, а не битва, увечных добивать не будут. А не упал — значит, сам выбрал. Он молча завалился лицом вперед, и зарылся лицом в песок.
Глава 29
…Шум речи мечей взлетал в небеса, улыбались Асы, Асиньи, внимали ему, пили мед. Пел огонь битвы — враг искусен, но громче крик великанши щита, и брани рубашка ей не преграда. Поднят парус меча, не увидел удара битвы ясень, и лебеди ран дождутся поживы! Вода моря раны прольется на землю, впитается в пыль…
Мда. Не стать мне сказителем.
Полз дорогой ножен,
Змей жестокий битвы,
Дотянуться тщился,
За рекою боя.
Лист морского древа,
Ждал брони погибель,
Но крушитель шлема,
Обманул преграду.
Сока ран напилась,
Великанша сечи,
Дуб щита повален,
Сок на землю хлещет.
Лесоруб удачлив:
Ясень ратной вьюги,
Срублен им под корень,
Но с корою целой.
И скальдом тоже не стать.
Но что кора цела у сего «ясеня» — не может не радовать: комплекцией Мортен похож на меня. Кольчуга у него больно уж хороша, я буду носить ее.
Да и вообще — ни к чему корявые драпы, когда прозвучало уже то, что прекраснее всех виршей на свете: не бывать ничему слаще пения секиры, рассекающей броню и плоть врага!
Фрайхера Кристена мы с Уиллом разделали, как кабана на праздник зимнего солнцеворота.
Когда могучий Никола отправился нюхать землю, Мортен лишился последних остатков мужества. Под полумаской шлема его лицо побледнело еще сильнее, чем было, я уж подумал, что сердце у него от страха остановилось. Но нет, он просто понял, что его ждет. Будь у него больше силы в костях, или больше умения, он развалил бы мне ребра и остался против Уильяма один-на-один, с неплохими шансами на победу, но ему не срослось. Удача была не с ним.
Я зашел ему с левого борта, со стороны щита, а Уилл отправился пугать его справа. Мортен все это видел, но как-то воспрепятствовать даже не попытался. Ну не считать же такой попыткой щелчок мне по щиту, после которой он, к тому же, едва не остался без руки. Потом мой друг попытался долбануть (иначе и не скажешь) Мортену по шлему. Выглядело это примерно как на детской игрушке, на которой два медведя колют дрова. Не попал, естественно, зато отвлек, а я уже был рядом. Удар обухом секиры в умбон Мортенова щита, движение на замах для удара в голову — и он послушно поднимает свой щит, и закрывает себе же обзор.
И остается калекой: я рубанул его секирой под колено, прямо в сустав.
Парень жалобно, как-то по-заячьи взвизгнул, нога его с чавканьем подломилась под странным углом.
Шаг вперед, ему за спину, и сильный удар обухом промеж лопаток довершил дело.