Свастика над Атлантидой. Черное Солнце

— Нет. У самолета двигатель отказал, и ребятам пришлось вернуться. Обещали повторить попытку в этом году. Как видите, они полны решимости.

Один из «фотографов» с аккуратно уложенными остатками рыжей шевелюры на висках и затылке, устав от ожидания, покинул кресло и тоже присел к барной стойке.

— Виски. И без льда. Его и так много вокруг, — хлопнул широкой ладонью по стойке рыжеволосый господин с видом весьма удачно пошутившего человека.

— Зато виды здесь потрясающие, — дружелюбно улыбнулся я.

— Это точно, — кивнул рыжеволосый. — Вы немец?

— Да, — кивнул я. — Немец, но давно не живу в Германии. Работаю на одну аргентинскую фирму.

— Дайте-ка угадаю, — отхлебнув из своего стакана, смешно прищурил глаза рыжеволосый. — Бывший военный — «Бундесвер». А сейчас занимаетесь вопросами частной безопасности.

— Вы необычайно проницательны, — снова улыбнулся я. — Как вам удалось так точно «расколоть» меня?

— Немецкую военную выправку видно издалека. Вы же даже за барной стойкой сидите, как на параде в строю стоите. И друг ваш… — Рыжеволосый покосился на угрюмого Хенке и осекся на полуслове. — О, извините, я не представился. Стефан Улле, фотограф.

— Эрик Брогар, — пожал я протянутую руку. — Ваш приятель, кстати, уже регистрируется.

— Казимир? — Улле посмотрел через плечо. — Он из Кельна. Мы часто работаем вместе. Но вам с ним лучше не общаться. Немцев он на дух не переносит.

— Это почему же? — пробурчал Вернер.

— Он еврей, — почти прошептал Улле.

— И что?

Улле посмотрел на нас с удивлением:

— Ну как же, немцы повинны в геноциде его народа. Вы точно из Германии, ребята? Мы же теперь им всегда должны.

— Я думал, что в геноциде виновата нацистская идеология Гитлера. И, насколько я знаю, больше всех во время войны пострадали народы Советского Союза, — опять вступил в разговор я.

— Об этом никто не помнит, а сами русские вспоминают только раз в году, девятого мая. Да и то их больше занимают праздничные парады, чем подсчет потерь полувековой давности. Они же победители, а победители не жалуются, — отмахнулся Улле. — А евреи помнят все. Даже то, чего не было.

— Как же вы с Казимиром общаетесь?

— Я отличный фотограф и единственный, кто может выносить его брюзжание.

— И при таком отношении к немцам он живет в Германии? — не унимался Вернер. — Уму непостижимо.

— Ох, странные вы ребята, — удивлено помотал головой Улле. — Ладно, приятно было познакомиться. Пойду отмечусь, а затем в номер — распаковываться. Увидимся вечером.

Улле поспешил к уже давно свободной стойке регистрации.

— Какой-то он чересчур разговорчивый, — заметил Хенке. — Стефан может быть тем, кого мы ждем?

Из лифта, навстречу Улле, выпорхнула одна из девчонок, прибывших с парашютистами, и направилась к стойке регистрации.

— Вернер, видишь девчонку с короткой стрижкой? — покосился я на своего офицера. — Она ждет отлучившегося портье. Подойди, познакомься с ней поближе. По-моему, она держалась несколько особняком от остальных друзей. Только не забывай об осторожности.

Хенке молча поднялся и отправился знакомиться.

Пройдя мимо Вернера, флиртующего со светловолосой девушкой, я свернул к лестнице и поднялся на третий этаж, в наш номер.

Магдалена все так же сидела за столом у окна. Когда я приблизился к ней, она, продолжая смотреть на темнеющие в сумерках пики за стеклом, произнесла:

— Он здесь.

— Верно, — подтвердил я и положил на стол перед ней «молох». — И тянуть время он не будет. Все случится очень быстро. Ты должна успеть засечь источник.

Вскочив со стула, Магдалена порывисто прижалась ко мне всем телом и поцеловала в губы. Но спустя несколько сладких мгновений отстранилась:

— Он в коридоре, Эрик. Твой выход.

— Справлюсь. — Вынув из наплечной кобуры штурмовой пистолет и снабдив его увеличенным магазином, я зашагал к выходу из номера.

Еще притворяя за собой дверь, я разглядел у лифта фигуру Казимира — плотного коренастого еврея из Кёльна. Поблескивая темными выпуклыми глазами, он сверлил меня немигающим взглядом. В его опущенной руке тускло поблескивал укороченный модуль «ИксМ8».

— Новая модель фотоаппарата? — улыбнулся я и, почувствовав уже ожидаемое движение в противоположном конце коридора, прислонился спиной к дверному косяку. У дальней лестницы занял позицию «спортсмен-парашютист» с плазматором в руках.

— И с кем мне говорить?

— А это неважно, Эрик, — улыбнулся, обнажив неровный ряд зубов, Казимир.

— Можешь обращаться к любому, мой друг, — послышался голос «парашютиста».

— Тебе бы в цирке с фокусами выступать, Ганс.

— Дай ответ, Эрик. Ты со мной или нет? — снова заговорил Казимир. — Решай прямо сейчас.

— Ты знаешь мои условия.

— Никаких условий, Эрик. Вы с Магдаленой сдаете оружие и уезжаете с нами. Только так, — подал голос «парашютист», поднимая ствол плазматора. — Иначе погибнет очень много людей, очень.

— Ну допустим, мы согласны, и что дальше?

— Нет, не так, Эрик. Согласие придется подтвердить.

— И как?

— У тебя оружие в руках, Эрик. Убей Вернера, — опять улыбнулся Казимир. — Я знаю, что он тебе друг. Но мне он — враг.