Сват из Перигора

После того как Пьер Рузо подписался на «Непревзойденную Серебряную Услугу», он еще раз напомнил свахе, что тому надо что-то делать с усами, открыл дверь своими артритными пальцами и удалился. Гийом Ладусет смотрел, как старик идет мимо окна, а затем сел за стол и еще долго сидел, глядя в одну точку. Радость от встречи с бывшим боссом смешалась с горечью от напоминания о том, что он так и не женился на Эмилии. Еще менее расположенный после визита Пьера Рузо встречаться с владелицей замка, Гийом решил закрыть «Грезы сердца» пораньше. Но опоздал. Он как раз укладывал авторучку в узкий выдвижной ящичек стола, как входная дверь вдруг открылась. Это была Эмилия Фрэсс собственной персоной, в старинном шелковом платье цвета миндаля, будто обрезанном по колено. Измотанный ночными скитаниями по бурным морям, сваха даже забыл сунуть ноги в сандалии и сообразил, что он босиком, лишь наступив на засохшую крошку от пирога. Усадив визитершу в кресло, он сел напротив. И уже приготовился к мучительным подробностям, слышать которые ему было невыносимо, но тут что-то насторожило его в лице Эмилии, и он спросил, все ли в порядке.

— Я почти не спала эту ночь, — ответила гостья.

Гийом Ладусет попытался перехватить ухнувшее вниз сердце, но не успел…

После того как почтальон пожелал хозяйке спокойной ночи и двинулся через двор, Эмилия Фрэсс не стала дожидаться, пока он прохрустит по подъемному мосту, и сразу закрыла дверь. Сбросив свои нелепые средневековые туфли, она присела на нижней ступеньке витой каменной лестницы, давно нуждавшейся в ремонте, и подперла щеки ладонями. Как можно полюбить человека, который не способен оценить красоту плесени, украшающей стены замка лучше самых бесценных произведений искусства? Эмилия подумала о потраченных зря усилиях — о цветах абрикоса в вазе; об угре, кожу которого ей пришлось сдирать; об экскурсии по замку, что она устроила своему гостю, — и тело ее пронзили сотни уже знакомых иголочек разочарования, причем на сей раз больнее прежнего — из-за открывшихся ран, что остались от жизни с мужем.

Заставив себя подняться, Эмилия прошла по коридору с выцветшими гобеленами и повернула массивную ручку на двери спальни. Стоя перед зеркалом в старческих пятнах, она сбросила с себя платье цвета корицы, которое второпях обрезала по колено лишь несколько часов назад, затем вытащила заколку из волос, и те пеплом рассыпались по обнаженной спине. Эмилия смотрела на свое давно не знавшее ласки тело и ругала себя за наивность — за ложную надежду, что она нашла-таки человека, который будет любить ее до самой смерти.

Откинув тяжелое хлопчатобумажное покрывало с кровати времен Ренессанса на четырех столбиках, Эмилия легла на спину, и пепел разметался по белоснежной подушке. Она смотрела на вышивку полога и думала о том, какой же глупой она была, представляя, как однажды Гийом Ладусет разделит с ней это ложе в качестве ее мужа. Она вспомнила о единственном мужчине, с кем когда-либо делила постель и который со временем стал поворачиваться к ней спиной, с каждым разом отодвигаясь все дальше и дальше. И когда мысли владелицы замка вновь вернулись к человеку, за которого она хотела и должна была выйти замуж, но который так и не ответил на ее письмо, тело ее вновь застонало под градом острых иголок, так что Эмилия не смогла даже пошевелиться.

Вскоре она отключилась, но посреди ночи вновь пробудилась от боли. Она спустилась по давно нуждавшимся в ремонте ступеням и направилась в сводчатую кухню. Медную утварь, облитую лунным светом, точно лизали языки пламени. Эмилия открыла холодильник, приготовила бутерброд с мясом и отнесла назад, в безжизненную постель. На миг она почувствовала облегчение, но иголочки одиночества вновь пронзили все ее тело, и она метнулась по холодной лестнице. Однако кухню уже так затопило лунным светом, что та полыхала точно геенна огненная, и владелица замка в ужасе понеслась обратно в постель.

Утром Эмилия Фрэсс проснулась со страстным желанием ощутить жар солнца на коже. Поднявшись на башню со скандальными бастионами, она села там, не замечая сарычей, что парили в небе, свесив свои огромные когтистые лапы. Потом глянула вниз на иссохший крепостной ров и с отчаянием поняла, что желтые ирисы мертвы.

Облившись из садового шланга, Эмилия прошла в столовую — закрыть ставни от ласточек, которые то и дело залетали внутрь, а потом перепуганно носились кругами по комнате в поисках выхода. В смятении Эмилия обвела взглядом остатки угря, вазы с абрикосовыми цветами, уже начавшими сбрасывать лепестки, покоробившиеся огарки свечей, две испачканные салфетки на полу — и в тело вновь впились сотни знакомых иголок.