Сватовство

Мать у нее деревенская. Да и Вера тоже не в городе выросла — в большом приволжском селе. Конечно, Красное не такая дыра, как Раменье, — районный центр. Но присказки, приметы что в Раменье, что в Красном селе — одни и те же. И там вокруг стола вылезать не советуют.

— Ну, нынешние примет не боятся, — сказала Павла Ивановна. — С одного конца за стол сядут, с другого вылезут, а все равно только один ребенок.

Она налила в рюмки водки, понюхала, сморщилась.

— Ой, мне-то бы ведь совсем нельзя. Голова стала худая, как решето. И не встать будет завтра. А ради вас, для вашего счастья до донышка выпью.

Вера ужаснулась этим словам. Ведь никакого уговора еще и не было, а Ивановна ведет себя так, будто сватовство состоялось.

Ивановна выпила, зажала рот левой рукой, а правой стукнула рюмкой о стол — знай, мол, наших! — и не выдержала фасону, замахала руками, как крыльями.

— Ой, горесть какая, — а закусила, слезы обтерла и закомандовала: — Я старуха семидесяти годов и то выпила, а вы чего церемонитесь?

Вера пригубила рюмку, и Митька сделал глоток. Но Ивановна на этом не успокоилась, заставила выпить до дна.

— И рюмка-то: пальцем ткнешь — и нет ничего. Не стакан ведь.

Она налила еще по одной, но не торопила, словно обдумывала, с чего начать серьезное дело.

— Вот вы знаете, как я выходила замуж? — И махнула рукой. — Супостатке своей такого не пожелаю.

Она не стала рассказывать. Вытащила из рукава носовой платок, обтерла глаза.

— Ивановна! Да что это ты? — ласково укорил ее Митька. За все застолье первые слова и сказал. — Ну, было, было, зачем расстраиваешь-то себя?

— Ой, Митя, да ведь как не расстраиваться? Всю жизнь как кукушечка куковала. Другие птички хором поют, а эта все одна. И я вот так же. Ни сына, ни дочери. И опереться не на кого. Вот дом завела, хозяйство справила, а зачем это мне? Помру — с собой ничего не надо.

Митька вышел из-за стола, обнял Ивановну, прижался щекой к ее лицу.

— Да будет тебе, Ивановна! Давай лучше мы за тебя тост поднимем. За твое здоровье. Давайте, Вера Петровна.

Он дотянулся своей рюмкой до Вериной, чокнулся с Павлой Ивановной и перешел на свое место.

Ивановна сквозь слезы смотрела то на Веру, а то на племянника.

— Ой, какие вы у меня хорошие! Я вот на вас как на деток своих гляжу.

— Да мы и так твои детки, — сказал Митька.

Вера посмотрела на него, но он сидел очень близко, и Вера не смогла его разглядеть. Сбоку был виден хорошо только нос — крючковатый, большой. Такие Вере не очень нравились.

«Господи, да о чем это я? — укорила она себя. — Как на базаре прицениваюсь». И дала себе слово: не коситься больше на Митьку.

Ивановна после двух рюмок подзахмелела, вышла на середину избы плясать. В валенках, конечно, какая пляска. Но что поделаешь, если и старая кровь по-молодому вдруг закипает…

Разрешите поплясать,

Разрешите топнуть.

Неужели подо мной

Переводы лопнут?

Она ходила по кругу неслышно, как кошечка. Не ходила — летала пушинкой, почти не касаясь пола.

Эх, топни нога,

Топни правенькая.

Все равно ребята любят,

Хоть и маленькая.

Любили, наверно, ее ребята.

Вера вдруг вздрогнула от нежданно пришедшей мысли. Вот состарится и она, Вера, выйдет, как и Павла Ивановна, в круг, и кто-то из молодых подумает: «Любили, наверно, ее ребята». А какие ребята в Раменье? Кто любил ее? Ради чего жила здесь? Детей учила… Да, да, учила детей. Но ведь не приехала бы она, направили б в Раменье кого-то другого, старушку какую-нибудь, старичка. Им-то не все ли равно, где жить, они свое отжили.

«Господи, да я ведь опьянела совсем, чепуха какая-то в голову лезет». Вера тряхнула головой.

У подружки на девичнике

Любила пировать.

Пировала да и думала:

Самой не миновать.

Ивановна подмигивала Митьке: дескать, не думай, я не забыла, зачем ты приехал. Смотрела на Веру и ей подмигивала: ничего, девка, сейчас все и устроим, как голубочки у меня заворкуете.

Задушевную подружку

Скоро ладят отдавать.

Без подруженьки невесело

Ходить вечеровать.

Ох, Ивановна, а ведь одна останешься, так и в самом деле невесело будет тебе в этом доме вечеровать. Хотя школу не бросят на произвол судьбы, пришлют кого-то опять, и новая учительница снова поселится здесь, у Ивановны. Сколько лет школе — столько лет в квартирантах у Павлы Ивановны учителя. А она только и знает выдавать их замуж. Одну — в одно место пристроит, другую — в другое. Хоть бы кого-нибудь выдала замуж в Раменье, и не пришлось бы тогда Вере ехать сюда.

Сероглазому на память

Ветку ивы подарю.

Эта ветка означает —

Очень дролечку люблю.

Павла Ивановна взмыла руками вверх, взвизгнула и пошла дробить. Но что за дробь в валенках? Так, шуршание одно. Будто веником пол метут, а не пляшут. Лампа под потолком ни разу не колыхнулась. Стаканы на столе даже не дрогнули. А ведь когда настоящая пляска — и стаканы по столешнице пляшут, и лампа кругами под матицей плавает, и вода из кадки в прихожей выплескивается.

— Ой, какие вы у меня оба хорошие! — заволновалась Павла Ивановна. — Сидят будто два голубочка.