— Чего молчишь-то? — начал раздражаться Сергей. — Зачем пришла? Что хотела сказать?
Я произнесла только два слова:
— Лана Зебрикова.
Я ожидала любой реакции, но только не того, что Чижов примется хохотать. Отсмеявшись, он спросил:
— Ты совсем ку-ку? Думаешь, Ланка убила мою мать? Зачем ей это понадобилось? Да они даже не были знакомы.
Я досадливо поморщилась:
— Я имела в виду другое. Я знаю про Лану Зебрикову, знаю, что у вас роман.
Неверного мужа мои слова, казалось, только еще больше развеселили.
— Ты что, мораль мне читать приехала? Лютикова, не лезь, куда не просят. У тебя всё?
— Нет, не всё. Я также знаю, что ты просил в долг у своего дяди Альберта, но он тебе отказал.
Чижов подозрительно нахмурился:
— Следишь за мной? Роешься в моей личной жизни? Что еще ты разнюхала?
— Еще я знаю, что ты находишься под следствием и тебе срочно нужна крупная сумма денег. Если точнее, то полмиллиона рублей. И, представь себе, какое совпадение: именно столько сняла со сберкнижки покойная Ева Ивановна за день до убийства. Добровольно ли она это сделала, вот интересный вопрос…
На несколько секунд Сергей потерял дар речи, потом возопил:
— Ты на что намекаешь? Думаешь, это я убил мать? Ты вообще соображаешь, что говоришь? Как человек может убить родную мать?! Да еще ради каких-то гребаных денег!
Чижов возмущался так убедительно, что я задалась вопросом: а знает ли он, что Ева Ивановна не была ему родной матерью? Когда отец Сергея женился на Еве Ивановне, мальчику было четыре года. Возможно, он и не помнит свою настоящую мать. Имею ли я сейчас право раскрывать тайну усыновления?
— Твой дядя Альберт Михайлович кое-что мне рассказал…
Я замолчала, состроив загадочную физиономию. Если Сергей в курсе, что он приемный сын, намёк поймет.
— Альберт меня ненавидит, — быстро сказал Чижов, — и придумывает невесть что.
— Например, что ты лечился от наркозависимости.
— Это правда, я употреблял наркотики, но давно завязал. Вены показать? — Он закатал рукав рубашки.
Локтевой сгиб оказался прямо перед моим носом, я вгляделась в кожный покров. Свежих следов от уколов не наблюдалось, но это ничего не доказывало. Любой врач скажет вам, что бывших наркоманов, как и бывших алкоголиков, не бывает, эти люди до гробовой доски находятся в зоне риска.
— А Татьяна знала, когда выходила за тебя замуж? Как можно скрывать такое от будущей жены?
— Ты вчера родилась? — усмехнулся Сергей. — Люди и не такое скрывают! Скрывают детей, психические заболевания, судимость, долги, вторую семью в другом городе… Я всего лишь не сказал Татьяне о болезни, от которой давно вылечился. Не вижу никакого криминала.
— Кстати о криминале. В школьные годы ты угнал автомобиль, а сейчас какую статью Уголовного кодекса нарушил?
— Неважно, — буркнул Чижов, — к убийству матери это не имеет отношения.
— Ошибаешься, еще как имеет. Я расскажу тебе, какую картину вижу со стороны. Я вижу мужчину, который не любит свою жену, завел любовницу и вляпался в крупные неприятности с законом. Ему нужны деньги, а он привык, что мать всегда вытаскивает его из передряг. Но на этот раз пенсионерка заартачилась и отказалась отдавать сбережения. Тогда этот человек обманом или силой вынудил ее снять все деньги с банковского счета, а когда старушка пригрозила, что пойдет в полицию, он ее убил. И дал ложные показания против своей супруги, с которой и так уже собирался разводиться. Вот какую картину я вижу, и ее обязательно увидит следователь, если его должным образом просветить.
Сергей разглядывал меня с таким удивлением, словно вдруг обнаружил, что моллюск в аквариуме умеет разговаривать.
— Почему ты копаешься в этом деле? — спросил он.
— Потому что мою подругу обвиняют в убийстве из-за котлет, которого она не совершала. У меня есть другая версия событий, намного более правдоподобная.
Кажется, Чижов понял, что быстро он от меня не отделается, и со вздохом опустился на табуретку.
— Для особо тупых повторяю вопрос: как можно убить родную мать?
Эх, сейчас бы мне очень пригодилась козырная карта, что мать не родная. Но не могу я это сказать, язык не поворачивается!
— У тебя с матерью были плохие отношения, вы почти не разговаривали.
— Ну и что? В одних семьях болтают без умолку, в других — молчат, а в третьих — собачатся днями напролет, но не факт, что в первых все друг друга любят.
— Ты не плакал на ее похоронах, — привела я последний аргумент.
Повисла долгая пауза. Сергей опустил голову и молчал.
— Да, я не плакал на ее похоронах, — наконец отозвался он с легкой хрипотцой в голосе. — Хотел заплакать, но не смог, вот здесь, — он ткнул кулаком себя в грудь, — словно свинцовой гирей придавило. Ты права, мать всю жизнь вытаскивала меня из дерьма, а я так с ней обошелся. Я ужасно виноват перед ней! Никогда себе этого не прощу.
Я чуть не подпрыгнула до потолка: убийцу терзают муки совести! Немного сочувствия, и он запоет соловьем! А я тем временем запишу его чистосердечное признание на диктофон.
— Расскажи, облегчи душу, — проникновенно сказала я, — нельзя держать такое в себе.
— Мне стыдно об этом говорить, — прохрипел Сергей.