Свекровь дальнего действия

Я грустно кивала в такт его словам. «От тюрьмы да от сумы не зарекайся» — в нашей стране эта поговорка актуальна во все времена. И если при социализме пойти с «сумой» по миру было довольно проблематично, потому что государство насильно устраивало граждан на работу и давало место в общежитии, то при демократии оказаться на улице — раз плюнуть.

— Но ваша мама… — начала я.

— Моя мама, — перебил собеседник, — своей жизнью задала нам, детям, необычайно высокую планку. Мы все: Ева, я и Альберт, — понимали, что никогда не дотянем до ее уровня. Она ведь родилась в глухой провинции, в маленьком белорусском селе. На всю школу был один учитель, а мать, когда приехала в Москву, поступила в Университет без всяких репетиторов и подготовительных курсов, представляете? Она безумно талантливый человек. И очень удачливый. Всё, за что она берется, обречено на успех. Где это видано, чтобы стихами можно было зарабатывать на жизнь, да еще содержать кучу родственников? А ей это легко удается. Конечно, у матери много врагов, ей завидуют, ее даже ненавидят. Ненависть началась еще в детстве. Односельчане видели, что она другая, что она лучше, выше их, и от бессилия, что им никогда не стать такими же, они решили ее наказать. Знаете, Танечка, ведь ваша свекровь родилась от изнасилования. Может, поэтому ей выпала такая тяжелая судьба?

— Подождите, — проговорила я в полнейшем изумлении, — Ева Ивановна родилась от изнасилования? А я слышала, что там случилась какая-то романтическая история в духе «Ромео и Джульетты».

— Да, такова была легенда, но когда я ребенком гостил у бабушки в селе, случайно узнал правду. Мать изнасиловали в шестнадцать лет, мне больно об этом говорить. Милиция почему-то не завела уголовное дело, а бабушка почему-то не настаивала. В этой истории много загадок…

Да уж какие тут загадки! Любому человеку ясно: чем дальше от Москвы, тем безнадежнее искать у местных властей защиту и справедливость. Дело не завели, потому что не захотели утруждать себя лишней работой. А бабушка не настаивала, потому что тогда колхозное руководство просто не выписало бы ей зимой дрова и она с детьми замерзла бы насмерть в своей хате.

— Все-таки я считаю, что вам надо показаться маме на глаза, — сказала я.

Рудольф Сергеевич покачал головой.

— Никогда!

Как я ни уговаривала, он был непреклонен. Устав убеждать упрямого старика, я решила, что это, в конце концов, не мое дело. В каждой избушке свои погремушки. Попрощавшись со сторожем и собачками, я поспешила в обратный путь в Москву.

Глава 23

Хотя время было позднее, я решила на минутку заглянуть к Сергею Чижову. Мне не терпелось рассказать ему, куда делись деньги Евы Ивановны. Мужчина должен знать: несмотря на то, что они были в ссоре, мать ради спасения его жизни отдала все сбережения, до последней копеечки. Возможно, это вызовет у Сергея еще большее чувство вины, зато наконец-то принесет определенность. Я твердо убеждена: человек должен знать правду, какой бы тяжелой она ни была.

Я набрала номер квартиры на домофоне и, по обыкновению, приготовилась к долгому ожиданию. Однако Чижов ответил быстро:

— Кто там?

Обрадованная, я зачастила:

— Сереж, привет, это Люся. Впусти меня, есть важная информация.

— О, боже, это ты?! — в ужасе вскричал Сергей. — Опять?

Я даже обиделась. В конце концов, я не заслужила такого тона, это просто невежливо. Но я не стала читать нотации, просто повторила:

— Есть важная информация.

Однако Чижов не торопился открывать дверь.

— Слушай, Лютикова, скажи честно — ты клинья ко мне подбиваешь?

Я не поверила своим ушам:

— Что?

— Клинья, спрашиваю, ко мне подбиваешь?

Я оскорбилась до глубины души.

— Больно много о себе воображаешь! Да если хочешь знать, ты вообще не в моем вкусе!

— Ага, так я тебе и поверил, — гнусно захихикал Чижов из переговорного устройства. — То-то я смотрю, что ты таскаешься сюда каждый день, как на работу.

Надо было просто развернуться и уйти, но я зачем-то принялась оправдываться:

— Я же уже объясняла, что веду расследование, пытаюсь вытащить Татьяну из тюрьмы.

— Бабы совсем обезумели, когда узнали, что я теперь холостяк, — заявил Чижов. — Повадились, словно лисицы на петуха. Одна какое-то идиотское расследование придумала, другая пироги каждый день печет. Поймите же, дурры, мне никто не нужен. Оставьте меня в покое, дайте насладиться одиночеством!

— Кто печет пироги? — в полнейшем изумлении спросила я.

— Да эта, как ее… рыжая такая, ваша с Танькой общая подружка. Элеонора.

— Элька Вилкина? — не поверила я.

— Ага, Вилкина. Проявляет сочувствие: как я тут один, без женской заботы и ласки, не отощал ли. То пироги с мясом занесет, то расстегай с грибами, еще горяченький, с пылу с жару, притаранит.

— Чижов, ты в своем уме? Элька и яичницу не сможет толком приготовить, не то что расстегай. Да и некогда ей, у нее защита диссертации на носу.

— Я не знаю, что у нее на носу, зато вижу, что у нее на лице. Там прямо аршинными буквами написано: «Хочу замуж!». Узнала, что объявился свободный мужик, и закусила удила. И ты такая же.