Свекруха.ru

Она все еще жила в большой трехкомнатной квартире массовой застройки времен развитого социализма: кухня – шесть квадратных метров, комнаты по двенадцать и четырнадцать. Я не понимала, почему Костик не старается улучшить их жилище, материально он, по маминым словам, был теперь вполне обеспечен. Мама говорила что-то про хороших соседей, про то, что в ее возрасте (48 лет, они с Нонной ровесницы) уже нельзя менять районную поликлинику, что Костик купил себе квартиру для студии, это очень хорошо потому, что теперь у них больше не пахнет скипидаром и красками. Она много чего говорила. Я решила, что мама счастлива, и пусть живет так, как им с молодым мужем хочется, не мое это дело.

Сегодня дело было мое, и я хотела посоветоваться с мамой.

Она встретила меня в роскошном шелковом халате с сигаретой в зубах. Ее проницательный взгляд сразу уловил подъем в моем настроении. До этого мы встречались в моей любимой «Лакомке», я рассказывала, почему от меня ушел Данила. Надо признаться, мама всецело приняла мою сторону.

– Какой-то невинный поцелуй, – возмущалась она тогда, – а столько шума!

Меня тогда позабавила мысль о том, что же тогда собой представляет виноватый поцелуй.

– Привет, дочь, – пробасила мама грудным голосом, – целоваться не будем, у тебя губы накрашены.

С утра наведя лоск и немыслимую красоту, она не любила, когда я пачкала ее губной помадой.

– Что-то случилось? – поинтересовалась мама, идя следом за мной и попыхивая сигаретой.

– Мама, разве Костик разрешил тебе курить? – спросила я, оттягивая момент признания.

– Ха, – хмыкнула мама, поправляя роскошный бюст, – как же, от него дождешься. Я скажу, что это ты приходила и курила.

– Спасибо, мама.

– На здоровье, дочь. У тебя что-то со здоровьем?! Тогда ты пошла в отца.

– В некотором смысле, – нахмурилась я, разглядывая заставленную новыми шедеврами отчима гостиную.

– Как ты их находишь? – восхищенно поинтересовалась мама, останавливаясь с замиранием сердца перед полотнами великого, с ее точки зрения, художника всех времен и народов.

Меня смутили эти черно-серо-кроваво-красные мазки, намекающие на человеческие силуэты, башни замков и чудовищ с перепончатыми крыльями. Я бы такую удручающую мазню на свои стены не повесила. Но маме почти не соврала.

– Впечатляет. Очень экспрессивно.

– Даже ты это оценила! – обрадовалась мама, занижая мою самооценку в этой области творчества ниже плинтуса. – Все проданы, – она мне подмигнула. – Что я говорила?!

– А что ты говорила?

– Я говорила, что сделаю из Константина Мастера! И я его сделала.

– Да, он твоя Галатея, – хмыкнула я.

– Не смешно, – отрезала мама, подталкивая меня в сторону кухни. – Пошли пить кофе. Тебе покрепче? – поинтересовалась она, заправляя кофеварку. Я отрицательно помотала головой. – Все-таки проблемы со здоровьем! Нет? Тогда зубы? Желтый налет у курильщиков и кофеманов отлично убирается. Нет, моя дорогая, не зубной пастой, а умелыми руками стоматологов. Взгляни внимательней! – она вытащила сигарету изо рта и широко улыбнулась белоснежными зубами. – Хочешь, я запишу тебя к своему специалисту?

– Мам, не в этом дело, – отрицательно покачала головой я.

– А в чем?

– Тебе ничего не подсказывает материнское чутье?

Мама окинула меня беглым взглядом и задержалась на лице.

– Ты беременна.

– Как ты догадалась?! – изумилась я. Вот что значит материнское чутье!

– У тебя физиономия опухла, – мама пожала плечами, – и мы встретились раньше обычного. Для того чтобы мы встретились, тебе нужна была очень веская причина.

Мне стало ее жаль. И не такая она вовсе бесчувственная женщина, какой я привыкла считать ее с детства. И весь холод ее напускной. И мы вообще самые близкие люди на свете.

– Мамочка, – всхлипнула я и кинулась ей в объятия.

– Не испачкай халат помадой, – поморщилась она, прижимая меня к себе и нежно хлопая по спине. – Беременные все такие сентиментальные. Какой срок?

– Небольшой.

– Тогда все еще можно поправить. Я запишу тебя к своему гинекологу.

– Что?! – я отстранилась и посмотрела ей в лицо, все еще хранящее отблеск молодости и красоты.

– Ты собираешься стать матерью-одиночкой? – ухоженные ниточки бровей мамы взлетели высоко на лоб.

– Я собираюсь родить ребенка Данилы!

– Он об этом знает?

– Нет, – призналась я. – Боюсь ему говорить.

– Правильно, еще подумает, что этим ребенком ты хочешь его вернуть. А ты хочешь его вернуть?

Я кивнула.

– Ну и дура! – фыркнула мама. – Он мне никогда не нравился! Заумный флегматик. И Нонна у него, скажу я тебе, дочь, та еще стерва.

– А то не знаю, – вздохнула я.

– Так подумай, прежде чем исковеркать свою жизнь.

Разве можно рождением ребенка исковеркать себе жизнь?

Мы пили кофе молча. Говорить больше не хотелось ни мне, ни маме.