Сверчок

Толки об «искательстве» П. обобщил знавший его польск. поэт А. Мицкевич, который в стих. «Русским друзьям», вошедшем в приложение к 3-й части его поэмы «Дзяды» (1832), в слегка завуалированной форме высказал неск. суждений о политич. ренегатстве П. (П. ответит Мицкевичу в стих. «Он между нами жил…», 1834, опубл. в 1841).

Осень 1830 П. провёл в родовом имении с. Болдино Лукояновского у. Нижегородской губ., куда выехал 1(13) сент. с целью вступления во владение частью родового имения – Кистенёвым, которое отец выделил ему накануне женитьбы, и где П. задержался до конца ноября из-за холерных карантинов.

В это время завершён осн. текст «Евгения Онегина», написаны «маленькие трагедии» [«Скупой рыцарь» (опубл. в 1836), «Моцарт и Сальери» (опубл. в альм. «Северные цветы на 1832 год», пост. в 1832), «Пир во время чумы» (опубл. в альм. «Альциона на 1832 год»), «Каменный гость» (опубл. в 1839)], поэтич. «Сказка о попе и о работнике его Балде» (опубл. в 1840), прозаич. «История села Горюхина» (не завершена; опубл. в 1837), поэма «Домик в Коломне» (опубл. в 1833), ок. 30 лирич. стихотворений, среди которых «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…», опубл. в 1834), «Бесы» (опубл. в 1831), «Поэту» («Поэт!

Не дорожи любовию народной», опубл. в 1830), «Румяный критик мой…» (опубл. в 1841), «Что в имени тебе моём?» (опубл. в 1830).

Попыткой пересмотра всей традиции новой рус. прозы стал цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» (опубл. в 1831), объединивший повести «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка», в которых П., стремясь к максимально последовательному разграничению поэтич. и прозаич. стилей, противопоставил насыщенной перифразами, иносказаниями, почерпнутыми из лирики метафорами и сравнениями прозе Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, А. А. Бестужева лаконизм и простоту выражения.

Под пером П. проза обогащалась новыми жанровыми ассоциациями: бытовой, историч. или лит. анекдот входил в неё вместе с элементами традиц. новеллы и романа, а пародийное переосмысление традиц. сюжетных ходов сочеталось с поэтизацией рус. дворянской жизни.»

Тут я прерву цитирование биографии чтобы сказать, что далее в жизни А. Пушкина и начинается наверно самый тайных и наиболее сфальсифицированный всевозможными биографами период его жизни.

А началось все с того, что «вдруг наш «А.С. Пушкин, этот вчерашний декабрист, правда «раскаявшийся» в своих «деяниях» и очевидно «раскрывшей» жандармам все известные ему секреты и находящийся в опале и ссылке, в своем имении, где он как мы видим с его биографии, «развил бурную» литературную деятельность!

И как мы знаем в итоге был «прощён» царем Николаем Первым и мало того возвращен на госуд. службу к которой он был совершенно не пригоден!

Более того ему кроме должности сразу обеспечивается быстрое продвижение в чинах, немыслимое с точки подавляющего петербургского чиновничества в поте лица трудившихся в министерствах и др. госуд. учреждениях!

      Так наш современный биограф пишет:

«В янв. 1832 распоряжением императора П. зачислен на службу в Коллегию иностр. дел, получив разрешение работать в архивах для написания историч. труда о Петре I.

«Истории Петра» (1831–1836; не окончена) П. придавал особое значение: в ней должны были отразиться его представления о фундам. основаниях историч. и нравственного бытия Рос. империи.

С февр. 1833 П. начал работу над историей восстания Е. И. Пугачёва; в авг. – сент. 1833 совершил поездку по «пугачёвским» местам – Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск; 1(13).10.1833 приехал в Болдино.

Вторая «болдинская осень» [продлившаяся до 9(21).11.1833] увенчалась поэмами «Медный всадник. Петербургская повесть» (опубл. в 1837, посм.), «Анджело», повестью в прозе «Пиковая дама» (обе опубл. в 1834), «Историей Пугачёвского бунта» (ч. 1–2, опубл. в 1834; первоначальное назв. «История Пугачёва» изменено по воле Николая I), поэтич. сказками – «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях» (опубл. в 1834), «Сказка о рыбаке и рыбке» (опубл. в 1835), стихотв. «Осень» (опубл. в 1841).

В произведениях П. 1830-х гг. европ. культура, её вечные образы и темы обобщались и связывались с рус. культурой и обществ. жизнью, народность как выражение рус. духовного склада сочеталась с принципами аристократизма, а трагич. «пугачёвский» эпизод истории России обнаруживал хрупкость её гос. устройства и жестокость нар. нравов, сдерживаемых силой верховной власти (часто нравственно ущербной) и самоотверженностью людей чести.