Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции

Снова он отличается неимоверной услужливостью, снова расстелиться готов перед вождем. Снова проявляет способности даже мысли предугадывать, прославившись своим «уже». Ильич о чем-нибудь только заикнется — а от Якова Михайловича слышит: «Уже». В смысле — уже исполнено. Доходит до того, что Ленин перед совещанием в Доме союзов разговорился в фойе с товарищами: а хорошо бы, дескать, на недавно открытом обелиске Свободы высечь текст советской Конституции. Тут и Свердлов подходит. Ленин обращается:

— Яков Михайлович, следовало бы подумать о том, что бы текст нашей Конституции запечатлеть на обелиске Свободы перед Моссоветом. Как ваше мнение?

И слышит в ответ:

— Ну что ж! Вот после собрания и пойдем посмотрим, как оно получилось. Как раз вчера текст Конституции высечен. Уже готово.

Небось сам и подбросил идею через третьих лиц. Или узнал, о чем Ильич раньше проговорился… А на VI съезде Советов, который, как обычно, вел Яков Михайлович, он разыграл особый «режиссерский» прием. Ленин почему-то задержался. Скорее всего, было подстроено, чтобы задержался, машины-то подчинялись Свердлову. Он открыл съезд, предложил избрать Ленина почетным председателем. Избрали с воодушевлением и восторженными аплодисментами. После чего Свердлов исподтишка оглянулся за кулисы, сделал эффектную паузу и объявил:

— Слово предоставляется… Владимиру Ильичу… Ленину!

Результатом стал шквал, буря оваций. Как писал П. И. Замойский, «напряженная секунда тишины… и вдруг весь зал, все ярусы от пола до потолка, все ложи огласились таким грохотом, что казалось, рухнут и потолок, и стены театра».

Во время работы съезда пришли и сведения, что началась Она! «Мировая революция»! Прорыв Антанты на Балканах и капитуляция Болгарии вызвали цепную реакцию. Армии Салоникского фронта, продвигаясь, угрожали Константинополю, и 30 октября капитулировала Турция. А у Австро-Венгрии теперь открылась вся восточная граница, которую защитить было нечем — и в эту огромную дыру нацеливались войска Антанты, наступающие с Балкан. 3 ноября капитулировала и Австро-Венгрия, тут же рассыпавшись на части и заполыхав революциями. А как только в Германию пришли известия о крушении последней союзницы, начались волнения в Берлине, Киле, Гамбурге, Бремене, Любеке, Мюнхене. Вильгельм II быстренько отрекся и в тот же день сбежал в Голландию — повторять судьбу русского царя ему не хотелось. Власть перешла к демократам-масонам: германские деловые и политические круги наивно сочли, что западные государства отнесутся к такому правительству более снисходительно. 11 ноября в Компьене было подписано перемирие…

Но революция, как это всегда бывает, отнюдь не ограничилась свержением монарха. Левых уже подпирали, претендуя на власть, еще более левые. А их, в свою очередь, те, кто еще левее. Причем их активно поддерживала Советская Россия. Уже в сентябре — октябре, когда поражение Германии стало очевидным, полпред Иоффе развернул в Берлине подрывную работу. Установил связи с самыми радикальными группировками, подталкивая их к решительным действиям. Вел открытую пропаганду, обещая в случае революции «братскую помощь», вплоть до снабжения голодной Германии продовольствием из России. Так что последнее кайзеровское правительство спохватилось и разорвало отношения с большевиками. 5 ноября оно отозвало своих дипломатов из Москвы и выслало из Германии Иоффе вместе со всем персоналом посольства.

Но до России он даже не доехал. 9 ноября возникший в Берлине Совет рабочих и солдатских депутатов вернул полпреда с дороги. Казалось, что повторяется российский сценарий 1917 года. И большевики начали полным ходом разыгрывать этот сценарий точно так же, как делали немцы, подпитывая «углубление» Февральской революции. В Германию был направлен дополнительный десант высокопоставленных эмиссаров во главе с Радеком (Собельсоном). Из Москвы пошло щедрое финансирование «спартакидов» и других левых течений. 13 ноября Советское правительство и ВЦИК разорвали Брестский договор…

Подготовкой «экспорта революции» Свердлов занялся горячо и весьма энергично. Как, впрочем, и другие видные большевики. Кто-то — веря в идеалы «всемирного царства свободы». Кто-то, возможно, чисто по-русски: сам погибай, а товарища выручай. А раз «пролетарии всех стран» — братья и товарищи, то и надо им помочь. Было и другое. Как известно, Троцкий выразился предельно откровенно и цинично, что Россия должна стать лишь «охапкой хвороста» для разжигания «мировой революции». А участь самой «охапки хвороста» при этом очевидна. Сгореть и исчезнуть, превратившись в дым и горстку золы.

Какова была в данном вопросе позиция Свердлова? Уж конечно, она не имела ничего общего с чистым «идейным» альтруизмом. И громогласных чудовищных заявлений, подобно Троцкому, он не делал. Он был умнее. Его установкой всегда было: «Говорить должно не то, что можно, а то, что нужно». Он был практиком. Плюс — крайним честолюбцем, мистиком и чернокнижником.