Свердловск, 1977

Кстати, про памятники. Я, теперь тоже нечто вроде того. Съездил в интернат, сфотографировался, называется. Сначала всё пристойно было. Тут снялись, там, с выпускниками, с преподавателями, с юным поколением.

А потом возникла коробка из-под обуви. И в неё начали складывать деньги. В основном отмечались выпускники, хотя и некоторые преподы кошельки вывернули, я сгонял до машины, и тоже свою лепту внёс, немалую.

Теперь всё это безобразие называется "Фонд Павла Савельева". Блиин-н три раза! Неофициальный интернатовский общак, насквозь прозрачный. В списке слева — имена тех, кто и сколько внёс, а справа — на что и сколько потрачено. Командует троица, во главе со Стасом. Самое сложное у них было — отгонять малявок, которые тащили к ним в коробку зажатые в кулачках, заначенные каким-то чудом двадцатчики и прочую мелочь. Чудики. Это же старшаки для вас деньги собирают, а никак не наоборот.

— Стас, какого хрена я о ваших задумках узнаю тогда, когда мне их к морде подводят? — прошипел я, когда впервые услышал о вводимом новшестве, за шкиботину утащив парня в раздевалку, и подперев пяткой дверь.

— А кто, кроме тебя? Мы можем в армию уйти, переехать, ну и прочее разное. Тебе верят. Знают, что ты деньги мимо не пустишь, а случись что, так и спросишь за них. И преподы наши за тебя. Да не переживай ты. Пока мы тут — я лично за всё отвечаю, а потом мы себе и замену готовим. У меня тоже когда-то старший был. Такой же, как ты.

— Угу, и где он сейчас? — поинтересовался я, проигнорировав тычки в подпёртую дверь.

— Сидит. Семь лет дали.

— За что?

— Хачеков с базара изуродовал. Нанесение особо тяжких… Они нашу девчонку изнасиловали. Повесилась она. А за неделю до того бронзу взяла на юношеской олимпиаде по гимнастике. Им ничего, а его на зону.

— Его девчонка была? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить, больно уж взгляд у парня стал дикий.

— Моя, — выдохнул Стас, — Я тогда со штырём пришёл, чтобы их всех валить. Только там уже тела в "Скорую" грузили, и ментов понаехало машин пять. А потом меня наш Айболит лекарствами заколол и на два месяца в психушку сплавил. Ольге твоей спасибо. Если бы не она, я тогда бы точно сорвался.

В дверь раздевалки застучали бодро и часто. Кто-то пристроился лупить по двери пяткой.

— Эй, ты что Стаса сюда утащил? — с ходу напала на меня очень фигуристая малявка, с поддержкой подруги — дылды в тылу, стоило мне открыть дверь. Заготовленный спич я ей произнести до конца не дал, поймав разлохмаченное каре в ладонь и воткнув её голову в живот её же героя.

— Вот он, живой и невредимый. Держи его крепче, и никогда не отпускай. Может, что у вас и получится.

Утренний ветерок налетел, вихрем взлохматив мне волосы и разгоняя туман. Первый лучи утреннего солнца скользнули по воде, отозвавшись в глазах болью и набежавшей слезой. Надев очки, я посмотрел по сторонам каким-то новым, более взрослым взглядом.

Доброе утро, страна! Я тут, я с тобой. Я люблю всех, всю планету, и весь этот мир! Да, я не без греха, но пусть камни в меня кидают те, кто сам безгрешен. А остальным башку оторву, и скажу что так и было.