Сверхчувствительная натура. Как преуспеть в безумном мире

– часто и подолгу размышляем о своих делах и поступках в разные жизненные периоды;

– умеем учиться, не сознавая, что учимся;

– испытываем глубокое влияние эмоций и настроений окружающих.

Разумеется, найдется множество исключений, особенно если говорить о нашей сознательности. И нам незачем лицемерить по этому поводу: благими намерениями можно оправдать немалый вред. На самом деле все эти плоды не без изъяна. Мы такие умелые, но, увы, когда за нами наблюдают, ставят жесткие сроки или оценивают, мы зачастую не в состоянии продемонстрировать свои умения. Из-за свойственной нам глубокой обработки информации поначалу может показаться, что мы не улавливаем смысл происходящего, но со временем мы понимаем и запоминаем больше, чем остальные. Возможно, именно поэтому СЧЛ успешнее изучают языки (хотя в состоянии возбуждения их речь становится менее беглой, чем у других).

Кстати, размышлять о собственных делах и поступках больше, чем о других людях, – не эгоизм. Это означает, что мы, отвечая на вопрос, о чем мы думаем, с меньшей вероятностью упомянем об окружающем мире и с большей – о наших размышлениях и раздумьях. И с той же большей вероятностью скажем, что думаем о других людях.

Наши тела тоже другие. Большинству СЧЛ досталась нервная система, благодаря которой мы:

– эксперты по мелкой моторике;

– умеем хорошо сохранять неподвижность;

– «жаворонки» (по этому пункту имеются многочисленные исключения);

– легче поддаемся воздействию таких стимулирующих средств, как кофеин, – за исключением случаев стойкой привычки к ним;

– более «правополушарные» (с менее линейным и более творческим, склонным к синтезу мышлением);

– более восприимчивы к тому, что витает в воздухе (да, это означает в том числе и склонность к поллинозу и кожным сыпям).

И опять-таки в целом наша нервная система, по-видимому, создана реагировать на незначительные впечатления, в итоге мы медленнее спохватываемся, когда требуется отреагировать на мощные раздражители.

Но СЧЛ не всегда находятся в состоянии большего нервного возбуждения. Мы отнюдь не «хронически возбуждены» в повседневной жизни или когда спим. Просто новые или длительно действующие стимулирующие факторы беспокоят нас больше, чем многих других. (Быть сверхчувствительным и быть «невротиком», то есть постоянно тревожиться без явной причины, – не одно и то же.)

Как относиться к своим отличиям

Надеюсь, к этому моменту вы уже начали воспринимать свою черту в позитивном свете. Но я предлагаю попробовать рассматривать ее как нейтральную. Сверхчувствительность становится преимуществом или недостатком лишь в конкретной ситуации. Поскольку эта черта присуща не только человеку, но и животным с высокой нервной организацией, она наверняка имеет ценность во многих обстоятельствах. Могу предположить, что сверхчувствительность сохраняется у определенного процента указанного типа животных потому, что любой популяции полезно иметь по меньшей мере несколько особей, которые всегда готовы замечать нюансы. По-видимому, для этого достаточно 15–20 % особей, способных выявить опасность, новые источники пищи, потребности младших и больных, привычки других животных.

Разумеется, так же полезно иметь в группе несколько особей, которым нет дела до опасностей и последствий каждого поступка. Эти будут, не задумываясь, бросаться исследовать все новое, драться за группу или территорию. Каждому обществу нужны и те, и другие. И, возможно, потребность в менее чувствительных особях даже выше – по той причине, что они чаще погибают! Но все это, конечно, домыслы и предположения.

Однако что-то подсказывает мне, что люди выигрывают от существования СЧЛ больше, чем какой-либо другой вид. СЧЛ в большей мере осуществляют то, что отличает людей от прочих животных: мы предоставляем себе возможности. Мы, люди (а СЧЛ особенно), остро осознаём прошлое и будущее. Вдобавок, если необходимость действительно всему учит, СЧЛ приходится тратить гораздо больше времени на изобретение решений человеческих проблем – только потому, что они более чувствительны к голоду, холоду, незащищенности, истощению и болезням.

Порой можно услышать, что люди, обладающие нашей чертой, менее счастливы или менее способны быть счастливыми. Конечно, мы можем показаться несчастными и мрачными, по крайней мере с точки зрения не-СЧЛ, поскольку слишком много времени размышляем о таких вещах, как смысл жизни и смерти, и о том, как сложно все в этом мире, а таким мыслям определенность несвойственна. И поскольку большинству не-СЧЛ не нравится размышлять обо всем подобном, они делают вывод, что раздумья вгоняют нас в тоску, а мы отнюдь не становимся счастливее, слыша от них, что мы несчастны (согласно их определению счастья) и представляем для них проблему, потому что выглядим несчастными. От подобных обвинений несчастным станет кто угодно.