Теперь Николай стоял в кабинке и рассматривал себя в зеркало, отгороженный от окружающего мира занавеской. На нем присутствовали эти самые трусы с надписью, и больше ничего. Лиза сидела снаружи, в кресле, и читала журнал.
Лизка была права, когда оценила его на тридцать пять. Пожалуй, даже когда Краеву было действительно тридцать пять, он не выглядел так хорошо. Что-то случилось с ним – он молодел с каждым днем. Три дня жуткой лихорадки сожгли как в печке его лишний жирок. Теперь мышцы Краева, пусть не слишком объемные, рельефно очерчивались и живо двигались под кожей. Николай согнул бицепс. Хиловато. Надо будет сходить в спортзал, подкачаться…
Забавные мысли. Еще неделю назад человек едва ходил, опираясь на деревянную тросточку. А теперь торчит перед зеркалом в плейбойских плавках и рассматривает свои мышцы, появившиеся неизвестно откуда. Что у него там в голове, у этого фальшивого метаморфа? Не собирается ли он покорять девушек, годящихся ему в дочери?
Трудно сказать, что за мысли блуждали в слегка поврежденной голове Краева. Но вот то, что находилось на этой голове, никак не подобало приличному немецкому учителю. Потому что на черепе Краева красовался гребень чередующейся фиолетовой и зеленой расцветки. Николай и Лиза уже посетили парикмахерскую. Николай попытался объяснить мастеру, флегматичному толстяку с копной синих завитых волос, что такое настоящий панковский гребень, но парикмахер лишь буркнул: "Сиди, мужик, и не дрыгайся – сделаю тебе стегозавра", после чего в течение получаса, орудуя ножницами, щипцами и кучей бутылок с красками, гелями и снадобьями, соорудил на кумполе Краева произведение авангардного искусства. «Стегозавр» представлял собой десяток толстых косичек со вплетенной проволокой. Жесткие с виду косички торчали вверх разноцветными конусами – казалось, ими можно было бодаться, как рогами, но Краев обнаружил, что на ощупь они мягкие, словно резиновые. Гребень тянулся ото лба до затылка, остальные волосы парикмахер удалил при помощи депиляционного крема. На блестящих половинках краевского черепа мастер разместил картинки – двух зеленых драконов, извивающихся и изрыгающих пламя. Краев стал безусловно неотразим.
За двадцать минут до этого Лиза сняла двумя пальчиками с Николая очки и брезгливо выкинула их в урну. К чести Краева, следует отметить, что в подборе линз он оказался неожиданно неуступчив – к примеру, напрочь забраковал ярко-красные овалы с вертикальными желтыми зрачками. Он предпочел простые, прозрачные линзы. Куда больше внимания Николай уделил техническим характеристикам – линзы, купленные им, затенялись при ярком солнечном свете, и усиливали экспозицию в темноте, работая как прибор ночного видения. Это понравилось ему.
– Эй ты там! – закричала Лиза снаружи. – Ты чего застрял? Одевайся скорее! Жрать хочу! Даю тебе еще две минуты, а потом ухожу!
"Нечего было приковывать меня к себе наручниками", – злорадно подумал Краев. И тут же в голову его пришла очевидная мысль – если девчонка и в самом деле вздумает уйти из магазина, ему придется галопом бежать за ней в одних трусах. Николай чертыхнулся и начал спешно натягивать на себя все то, что он купил по указанию Лизы, а именно:
– брюки, сшитые на манер армейских галифе, салатово-зеленого цвета спереди и синие сзади;
– желтую короткую майку, не доходящую до пупка;
– черную жилетку из "чертовой кожи" с изображением двух спаривающихся белых мохнатых обезьянок на спине;
– широкий красный ремень с пристегнутым кожаным кошелем, напоминающим кобуру;
– короткие сапожки из желтой кожи, на низком каблуке, голенища с широкими разрезами поверху.
Одев все это, Краев пришел в восторг. Ранее, увидев на ком-либо такую одежду в таком сочетании, Краев решил бы, что такому типу никогда не пробиться в приличное общество. Но сейчас Краева передергивало при одной мысли о респектабельности. Он хотел стать изгоем и с удовольствием подчинялся изгойским порядкам.
– О, класс! – сказала Лиза, когда Краев появился из кабинки. – Слушай, метаморф, а ты действительно ничего! Зря ты только не взял те красные вампирские линзы. Тебе бы подошло.
– Терпеть не могу вампиров, – сообщил Краев. – Двигаем, крошка?
– Какая еще крошка? – возмутилась Лиза. – Чего хамишь-то?
– Ну, у нас так говорили. В наше время. "Крошка" означало "милая моя девочка".
– А у нас так называют пассивных гомосексуалистов!
– Извини.
– Ладно, проехали…
– А как у вас парни называют девчонок?
– Медузами. – Лиза хихикнула. – Так и говорят: "Я сегодня чумовую медузу поймал".
– А парней как называют?
– Джангами.
– Хм… – Николай качнул головой. – Забавно. Значит, я – джанг?
– Джанг, – подтвердила Лиза.
– А мне тебя как звать? Медузой, что ли?
– Не вздумай, в лоб получишь! – Лиза возмущенно фыркнула. – Я не совсем уверена в том, что я – твоя милая девочка. В смысле, что твоя. Но для народа можешь называть меня Лисенком. Это меня вполне устроит.
– Хорошо, Лисенок.