Сверхъестественное. Как актеры и фанаты помогли друг другу уничтожить внутренних монстров

Я еще никогда так сильно не лажала. Мне было стыдно и неловко, что я все испортила и так плохо выступила. Более того, у меня не было никакого контроля надо всем этим. Я испугалась так сильно, что отказалась выходить на сцену и выступать снова (или, по крайней мере, до следующего конкурса). Я признала свое поражение на этом конкурсе, который был важен для меня, ведь мюзиклы были всегда у меня в крови – я обожала их, я выросла на старых фильмах, и все, чего я действительно хотела от жизни, это быть как Мишель Пфайффер в фильме «Знаменитые братья Бейкер». И вот моя мечта умерла.

Проводочки в моем мозгу не так легко соединяются, чтобы запомнить последовательность музыкальных нот. Это немного похоже на кромешную слепоту. Покажите мне последовательность танцевальных движений, и я с этим справлюсь. А вот с мелодиями… тут посложнее. И это сбивает с толку, потому что я понимала, что мой голос может быть довольно громким, когда это необходимо! И вся эта фигня с пением всегда была моим криптонитом. А мы всегда мечтаем о том, чего у нас нет.

Я, конечно, сравнивала себя с окружающими меня девушками, что всегда является самым разумным решением в любой жизненной ситуации, но это не помогало! С одной стороны, моя подруга Элисон поет прекрасным сопрано. С другой – моя подруга Сара горланит песни Майкла Джексона. А напротив – вообще уникальная во всех областях подруга Джо: она потрясающе поет и танцует и даже делает необычайное сальто назад!

(Возможно, это подходящий момент, чтобы представить будущее, опираясь на прошлый опыт: Элисон Коннелл продолжала работать в «Призраке оперы», Сара Гардинер работала профессиональной певицей, а Джо Гибб играла Рокси в мюзикле «Чикаго». Все это относительно; я уверена, что была не самой опытной певицей по сравнению с ними, если вообще нужно сравнивать, но разве мы все не попадаем в эту ловушку?)

Ужасная трагедия, заключавшаяся в том, что я не была лучшей в той области, в которой мне хотелось, усугубилась тем фактом, что мне, к стыду моему, дали роль просто со словами (то есть там не надо было петь) в песенно-танцевальном трио с вышеупомянутыми Элисон и Сарой. Ладно, теперь, когда все знают, что мне это дается плохо и я не могу тянуть ноту, я честно поговорила сама с собой. Мои противоречивые чувства не знали границ. В нашем отношении к своему голосу всегда есть что-то очень личное, верно? Тяжело слышать себя на автоответчике или на записи. Пение открывает эту слабость в глубине нас, и она делает нас уязвимыми. Даже лучшие певцы, которых я знаю, очень нервничают перед выступлением. Это невероятно трудное испытание для тех, кто стремится быть как Барбра Стрейзанд.

Когда мне исполнилось пятнадцать, моя учительница Джойс Патерсон предложила мне исполнить замечательную старую песню на конкурсе Эдинбургского фестиваля – If There’s a Wrong Way to Do It, на которую я ставила для водевиля, комедийной пьесы. Здорово было говорить/петь громко, дерзко и гордо: If there’s a wrong note I sing it – nobody does it like me![11] Слабости превращаются в сильные стороны, народ, слабости превращаются в сильные стороны. Я несколько раз спотыкалась на этом, ошибалась намеренно и все такое. И это не шутка. Выигрыш есть – можно поесть; я выиграла конкурс на этом фестивале. Теперь я чувствовала себя Рокки. И была почти готова работать вместе с Бетт Мидлер.

Все это приводит меня к более позднему поворотному моменту в моих певческих приключениях: мне двадцать три года, и я провожу летний сезон в качестве танцовщицы в Девоне, Англия. Здесь готовился трибьют группы Eternal в рамках субботнего вечернего шоу (пожалуйста, скажите, кто из вас настолько стар, что знает эту группу?). Как бы то ни было, им нужен был кто-то из танцовщиц на роль Луиз, чтобы дополнить квартет. «Не отпускай меня! Ведь мы всего в одном шаге от рая», – поется в песне. Хм. Больше похоже на ад. Прослушивание прошло отлично, и я скользила по воспоминаниям своего опыта участия в конкурсах, как настоящий серфер по волнам. Они выбрали меня! Для пения. В профессиональном шоу.

А потом они вывели меня на сцену, в прямой эфир, нацепили мне на голову этот микрофон, как у Мадонны, надели белый брючный костюм и заставили петь самый низкий фрагмент четырехголосной части… а этому меня никогда не учили. О боже мой! Это катастрофа. И нет пути назад. Я сама себя не слышала. Это снова было похоже на выступление с песней о чистильщике обуви. Не было бриджей, но все же… Я ушла со сцены, сгорая со стыда, поскольку огромная аудитория, вероятно, ужаснулась от этого звука и увидела, что я не знаю, что с этим делать. Я сбежала, как кролик в свете фар, а потом взглянула на нашего хореографа и поняла, что она смотрит на меня с таким видом, будто я лизала какашки ее кошки, а когда я проходила мимо боковой сцены, я чувствовала унижение физически.