Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

Задолго до рассвета тетушка Найа вышла на дорогу. Опять крикнула сова. Найа вздрогнула: «Кого предупреждает о смерти дьявольская птица?» Может быть, ее, а может, зверька, свернувшегося под ее грудью. Ветер усилился. Она слышала монотонный шум дождя, надвигающегося из-за леса, — будто военный отряд маршировал в ночи. Найа поплотнее укуталась в платок. Вдруг свет фар пронзил темноту. Огромные тени деревьев поднимались и падали во мрак. Сопровождаемый всполохами молний и раскатами грома, появился автобус Заскрипев, остановился рядом с ней, в темноте он казался гигантским катафалком. Проворный мальчик, открыв заднюю дверь, влез на крышу. Водитель подал ему жестяной сундук тетушки Найа. Его поставили среди чемоданов, корзин с птицей, рядом с парой блеющих козлов. После традиционных пререканий о цене тетушка Найа заплатила водителю и вошла в автобус. В глубине салона толстый торговец-бамилеки неохотно придвинулся к соседу, торговцу из племени хауса, освободив ей место на узкой металлической скамье. Водитель завел мотор, автобус зарычал и подался вперед. Она выглянула в окно, но деревня уже скрылась за лесом.

Когда Найа плотнее прижала к себе спрятанного детеныша, ей показалось, что в ответ он уютно прильнул к ней. Ливень накрыл их, занавесив переполненный автобус тяжелыми потоками воды. Не замечая пассажиров, Найа смотрела вперед, в лес. Лучи фар, размываемые дождем, освещали грязную дорогу. Автобус пробирался в туннеле света, преследуемый прожорливым мраком ночи.

Она ссутулилась, прижавшись к спинке и пытаясь устроиться поудобнее на узкой скамье. Когда они приедут к миссии, уже рассветет Мысли закружились в ее голове, как листья, подхваченные ветром. Тело ныло от побоев. В памяти всплыло лицо Эгунди, искаженное ненавистью и гневом. Потом она увидела тощую старуху в лохмотьях — себя в городе, просящую милостыню у иностранцев Малыш приник к ее животу, целуя теплыми губами. Растроганная его сочувствием, Найа прижала его к себе, не успев удивиться, как можно целовать, не имея рта. Мягкие губы опять нежно прильнули к ней. Она вспомнила, как его «ручка» присосалась к пояснице во время купания, и почувствовала, как еще один ротик засасывает ее кожу. Она засмеялась. Они искали рот там, где он должен быть, а у него их четыре, только в необычных местах. Его касания были приятными. Губы теплые, мягкие и нежные. Она спокойно сидела и ждала. Через некоторое время зверек ослабил свои объятия.

Необъяснимое волнение овладело Найа. «Он так слаб, что не может есть, — думала она, — или я не могу дать того, что ему нужно». Вдруг слезы, не пролитые при прощании с деревней, застлали ей глаза. Она — бесполезная старуха, ни на что не годная, одинокая, не способная даже помочь хрупкому существу, доверившемуся ей.

Одна из его «ручек» погладила ее и слегка зажала кожу. Теперь движения были увереннее, чем раньше. Она чувствовала, как он высасывает свою пищу. Заработала вторая присоска и третья. Она поддерживала его, чувствуя маленькое тельце сквозь складки платья. Все четыре конечности прикрепились к ней. Она осторожно потянула одну, не отрывая от себя.

Найа чувствовала себя счастливой. Она никогда не имела ребенка, не кормила его грудью. Отсутствующий взгляд кормящей матери всегда внушал ей благоговение. Подруги, ухаживая за своими детьми, будто погружались в неведомый мир блаженного покоя. И сейчас она входила в этот мир, испытывая счастье быть кому-то нужной. «Мой муно, малыш», — шептала она.

Скоро пушистый младенец прекратил есть и заснул, потом проснулся и снова принялся сосать. Найа чувствовала, как он оживает, набирается сил. Ее морщинистое лицо осветилось гордой улыбкой. Пока ободранный автобус трясся по лесной дороге, Найа с радостью делилась своими силами с детенышем-сиротой.

Автобус достиг перевала. С вершины холма Найа увидела нежное зарево рассвета. Они опять спустились в глубь леса, где еще царила ночь. Уже поднимался утренний туман, когда они подъехали к миссии — группе построек из красного кирпича с лужайками и цветами. Дым поднимался из труб домов, стоявших позади миссии, — местные женщины разводили огонь в очагах. Немецкий священник завтракал, переругиваясь со своим поваром, лукавым Нгумбой Найа спросила мадемуазель Хироко, сказав, что принесла ей кое-что. Повар проводил ее по длинной веранде и позвонил в дверь.

Японка открыла. Увидев тетушку Найа, она вскрикнула. Поклонилась, потом вспомнила, что нужно пожать руку. Она с ужасом смотрела на тетушку Найа.

— Что он с тобой сделал! Тебе нужно к врачу. Прости, что я впутала тебя во все это. Я не знала…

— Тс-с-с, детка. Я сама во все это влезла. Если бы ты сразу пошла к Этунди, как хотела вначале, он бы вышвырнул тебя, а я бы осталась целехонька. Он получил такую массу удовольствия, избивая меня, — просто удивительно, что его удерживало раньше. Не волнуйся. Через неделю я опять буду почти красивая. — Она села на низкую кровать. — Закрой дверь.

Хироко послушно закрыла дверь.

— Не хочешь ли чаю?

Найа вспомнила тот горький зеленый чай без сахара, который пила Хироко.