Сверхновая. F&SF, 2004 № 37-38 (выборочно)

— Техника — может. Отказывают как основные, так и вспомогательные системы. И с людьми такое случается, причём много чаще, чем нам хотелось бы. Что в таком случае может натворить римраннер? Я должна это знать. Мне необходимо принять решение и дать рекомендации. — Вандерхорст молчал, и она продолжала: — Знаете ли вы, что во время вашего последнего полёта двое вернувшихся римраннеров совершили тяжкие преступления, а одна из них пыталась покончить с собой? Люди слышали об этом и потому боятся вас.

— Пусть они побывают в нашей шкуре.

— Будьте откровенны, капитан. Вы презираете человечество, но раз за разом рискуете своей жизнью ради его безопасности. — Далтон жестом отмела все возражения. — И не говорите, что делаете это ради денег. Вы и так один из богатейших людей в мире.

— Я иду на это ради Земли. Это прекрасная планета и я хочу, чтобы она оставалась таковой, пока человечество катится к вымиранию.

— Шансов на это заметно меньше, чем несколько поколений назад. Жизнь улучшилась.

— Я что-то не заметил. С каждым разом всё больше разочаровываюсь. Успокаиваю себя, мол, ещё один полёт, и всё переменится к лучшему. Но всё остаётся как раньше.

— Остальные чувствуют в точности то же самое. Каждый римраннер говорил о любви к планете и презрении к людям, населяющим её.

— Это и делает нас хорошими римраннерами. Нас выбирали не за горячие сердца. Какое значение имеют наши чувства?

— Имеют, и большое. Образуется пропасть между защитником и теми, кого он защищает.

— Так было всегда, сенатор. И во времена моего отца, а может и ещё раньше.

Они сидели, окутанные темнотой и тишиной. Далтон молчала. Тогда Вандерхорст поднялся и сказал:

— Заходите. Легче разговаривать, когда видишь друг друга.

Стук их шагов по деревянному настилу гулко звучал в тишине. Вандерхорст вошёл в дом, включил свет и кивком предложил Далтон сесть.

— Расскажите мне об остальных.

— Я полагала, вы знаете их лучше.

Вандерхорст покачал головой.

— Мы не общаемся, даже с себе подобными. Это не в наших правилах. Я знал только одного римраннера. Мойра проходила подготовку вместе со мной. Мы планировали выйти из игры после трёх полётов и наслаждаться заработанным богатством. Она бросила ВОП и меня после первого же возвращения. Если Мойра ещё жива, ей должно быть уже сто два, а мне — тридцать четыре или сто пять — по другой системе отсчёта. Не очень-то стандартная пара.

— Римраннеры вообще не вписываются в стандарты. Потому-то людям с ними так сложно.

— Обычный человек не выдержит и десяти дней на патрульном корабле. Но это не означает, что те, кто могут — уроды.

— Я не говорила, что вы и подобные вам — уроды, Вандерхорст. Римраннеры настолько необычны, что пугают людей. Вот вы, например — родились во время смуты, ваш отец — ветеран войны, которую осудили многие американцы. Осиротели в семь лет и сменили около дюжины приёмных родителей. Из-за своей работы вы превратились в человека, лишённого корней. Исключая немногих римраннеров все, кто родился в одно время с вами, умерли.

— Всё верно. Ну и что?

— Вы — воплощение двух кошмаров прошлого: насилия и отчуждённости. Все наши социологи считают их типичными болезнями двадцатого века и предупреждают, что выжили мы только потому, что избавились от этих недугов.

— Вы от них не избавились. Вы лишь научились скрывать их.

— Возможно, вам так кажется, но случаи насилия теперь крайне редки, а отчуждение практически не встречается. И только римраннеры — люди, в которых мы нуждаемся, люди, которым мы доверили нашу передовую линию защиты — воплощение этих страшных болезней.

— Почему бы вам просто не устроить для нас карантин? Посылать наверх, но вниз не пускать.

— Такое предложение рассматривалось.

— Впервые слышу. Расскажите подробнее.

— Конфиденциально, капитан. Надеюсь, это ясно? Абсолютно конфиденциально.

— Понятно.

— Три года назад, специальная комиссия рекомендовала перенести базы римраннеров на “Луну-IV” и объединить с комплексами “Соломонов” и “Паладинов”. Для римраннеров должна была быть выстроена отдельная колония.

— Проклятые неблагодарные ублюдки, — сказал Вандерхорст, поднявшись с места.

— Предложение было категорически отвергнуто и никогда более не выдвигалось. Я упомянула о нём, чтобы вы поняли, какой страх вызываете в некоторых умах.

— Некоторых умах. Отродье сукиных детей, плевавших в моего отца, вернувшегося с войны, от которой они отвертелись, — Вандерхорст уселся обратно в кресло. Он бессмысленно уставился в пространство перед собой, тяжело дыша. — Думаю, вам лучше уйти, — сказал он.

— Я не была согласна с тем предложением, голосовала против. И сделаю это снова, если понадобится.

— Я завершу следующий виток в 2107 году. Вам будет за восемьдесят. Возможно, вы уже умрёте. Кто знает, как всё тогда обернётся?

— Вы можете остаться и работать на программу.

— В окружении лоби, считающих меня чокнутым? Увольте, сенатор, я лучше полечу.

— Жаль, — сказала Далтон. Она поднялась и ушла.

Несколькими минутами позже Вандерхорст пробормотал:

— И на том спасибо.

Он с усилием поднялся и налил себе выпить.