Сверхприключения сверхкосмонавта

Тут, дорогие товарищи потомки, должен вам объяснить, почему я, вернее, какие мотивы руководили моим нежеланием отвечать на вопрос о средней продолжительности жизни человека словами "не знаю". И не было ли в этом ответе действительно глупого и ослиного упрямства, на которое в разговоре со мной намекал мой отец? Не знаю, дорогие товарищи потомки, как будет с возрастом у вас, но у нас в мое время было форменное безобразие! Посудите сами: у нас в среднем человек и вправду доживал до семидесяти — семидесяти пяти лет, А хотите знать моё мнение, почему так мало? Я вообще-то хотел обнародовать свои идеи не сейчас, а в другой исторический период моей жизни, но мне просто стало жалко отца, и потом, может, я не имею права скрывать это моё открытие от родителей, они ведь у меня тоже могут в среднем дожить до семидесяти пяти лет, а не, как я, до… ну, скажем, грубо-ориентировочно, до, скажем, семисот лет… Не сразу, конечно, а постепенно, со временем.

И вот здесь, дорогие товарищи потомки, я сбегал в свою комнату и принёс с собой тетрадь, в которой на обложке было написано: слева гриф "Совершенно секретно", в скобках — "Для потомков" и ниже объяснительная записка, почему я на вопрос о средней продолжительности жизни человека на Земле отвечал "не знаю".

Итак, я откашлялся и хотел уже прочитать вслух, но негромко, чтобы не подслушали ненароком через стену соседи, но в самую последнюю минуту раздумал. Хорошо, предположим, я бы прочитал: "Дорогие товарищи потомки! Я, конечно, и вы, конечно, знали, что человек на Земле жил до семидесяти — семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил только до семидесяти — семидесяти пяти лет, никто не знает, а я знаю. По-моему, люди живут до таких лет, до таких малых лет, я бы сказал, потому что они словно бы сговорились считать, что в семьдесят пять лет человек является как бы стариком. В два годика — это малыш, в десять — это мальчишка, в семнадцать — это юноша, в тридцать — это взрослый человек, в пятьдесят — шестьдесят лет — пожилой человек, а в семьдесят — семьдесят пять — это уже старик. Я глубоко убеждён, если бы люди не знали, что в семьдесят — семьдесят пять лет человек является уже стариком, то они в эти годы не чувствовали бы себя такими и не были бы стариками. По моему глубочайшему убеждению, если взять младенца с Земли и отправить на какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи лет, и там, где младенец не знал бы, что он в семьдесят лет уже будет стариком, то этот младенец вместе с другими тоже мог бы прожить тысячу лет". На этих словах я оторвал бы свой взгляд от тетради и убедительно и победительно посмотрел на моих родителей и сказал: "Теперь вам понятно, почему я на вопрос о средней продолжительности жизни человека отвечал словами "не знаю"?

Наступила бы пауза, во время которой мама вскочила бы со стула, хлопнула в ладоши и крикнула бы:

"Боже мой! Это же целое научное открытие! Это же сенсация! Теперь я понимаю, почему, когда я говорю, что мне меньше лет, чем на самом деле, я чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!".

"Глупости, — сказал бы отец, — никакое это не открытие, а ослиное упрямство. Если даже у тебя есть своё мнение относительно длительности жизни человека, то ты всё равно должен был отвечать не словами "не знаю", а хотя бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще сейчас разговор идёт не об этом! Разговор идёт сейчас о безобразном поведении в школе моего сына! Я хочу знать, наконец, что происходит с моим сыном! Я могу знать, что происходит с моим сыном, или я не могу знать, что происходит с моим сыном?!"

Вот почему, предполагая отношение отца к моему открытию, я не прочитал запись в тетради, а сказал ещё раз: "Не знаю!"

— Ну всё, — сказал отец, — больше я не желаю разговаривать с этим дрянным мальчишкой!

Пока я выключал и сворачивал магнитофон, отец очень нервно что-то писал в дневнике. Подписался ещё нервнее и молча протянул мне дневник. Я так же молча, но, конечно, совершенно спокойно взял его и вышел из комнаты. Когда я закрывал дверь, я услышал, как отец сказал маме:

— Я не знаю не только, что с ним делать, но и что с тобой делать!

Лучшей фразы отец и не мог придумать, и я сейчас вам скажу почему, только прочитаю, что он написал в дневнике.

Вот что он написал: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведёт себя ничуть не лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие меры".

Прочитав эту запись, я не выдержал, вышел из своей комнаты в столовую, где отец всё ещё сидел за столом и пил какие-то лекарства.

— Есть люди, — сказал я, — есть люди, которые, как осьминоги, в минуту опасности готовы скрыться за чернильной завесой жалких слов вроде: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведёт себя ничуть не лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие меры". И тому подобное.