Сверхприключения сверхкосмонавта

Какая-нибудь чувствительная личность могла сказать, что это был несчастливый день. Но у нас, у сверхкосмонавтов, не принято считать дни счастливыми и несчастливыми. Просто пришлось больше попотеть, и всё. Истратить больше калорий. Не может быть, что я не одолею это пение! Я негнущимися пальцами построил аккорды и запел. В прихожей зазвенел звонок.

Я открыл входную дверь и увидел на лестничной площадке мой класс почти что в полном составе. Впереди всех стояли Кутырев с Масловым. Я рванул дверь на себя, но кто-то из ребят зацепил дверь ногой, остальные схватились за неё руками. Мальчишки и девчонки гурьбой ввалились в столовую.

- И все в грязных ботинках?! - закричала в ужасе мама.

- Ребята, снимай ботинки! - сказал Маслов.

- Что здесь происходит? - удивился отец.

- Мало того, что... Сейчас же все уходите, - сказала мама.

- Мы к вам по поводу вашего Юрия, - сказал Маслов.

- Никаких поводов! Уходите сейчас же! Юра пишет стихи и сочиняет музыку, - отрезала мама.

- Вы извините, но сочинять стихи без таланта и писать музыку, не имея музыкального слуха, - занятие бесполезное, - сказал Андрей Кубышев.

- Нет, это вы извините, - налетела на Андрея Кубышева моя мама. - Наш Юрий не имеет музыкального слуха, вероятно, только потому, что он не хотел его иметь, и был неталантлив как поэт и тоже, вероятно, не находил нужды быть таковым!

Вот это ответ! Вполне согласен со словами моей мамы. И я тут же мысленно издал приказ самому себе: "Иванову Ю.Е. в самый кратчайший срок стать талантливым, и всё! И точка! И никаких вариантов!.."

- А вы знаете, что он только что сорвал урок пения? - спросил мою маму Виктор Маслов. - Сорвал со своим так называемым музыкальным слухом и поэтическим талантом. Сорвал урок музыки и довёл до сердечного приступа нашу любимую учительницу!..

И после этих слов весь класс хором в один голос произнёс на весь дом:

- Мы пришли заявить вам официально, что всё! Что хватит! Что довольно! Что наше терпение лопнуло!

- Раньше вы нападали на моего сына всем классом в школе, а теперь в его доме! Уходите! - сказала мама.

- Не уходите! Надевайте ботинки и не уходите! - крикнул отец.

- Ах, так?! Тогда или я, или... эти... как их!.. - сказала мама.

- Или?! Сегодня будет или! Проходите в мою комнату! Все проходите! - сказал отец, - Ты собралась уходить?.. Сегодня твоя помощь в кавычках, - подчеркнул отец голосом слова "помощь в кавычках", - может только помешать твоему сыну.

Отец с матерью спорили ещё некоторое время, пока мамин голос не произнёс решительно:

- Ваше счастье, что я ухожу!

- После этого входная дверь оглушительно хлопнула.

Я слышал, как все ребята, стуча ботинками, всем классом ввалились в комнату отца, забрав с собой музейные стулья из столовой, на которых никто не сидел. Стулья были в чехлах.

- Снять чехлы! - скомандовал отец.

- А ты, Иванов, тоже заходи, - сказал Маслов, - у нас от тебя секретов нет, это у тебя есть от нас секреты!

Он постучал в дверь моей комнаты и подождал.

Я сидел за пианино и смотрел левым глазом на белые и черные клавиши. Пианино прекрасно звучало и без музыки: субконтроктава, контроктава, большая октава, малая октава, первая октава, вторая октава, третья октава, четвёртая октава, пятая октава. Правым глазом я смотрел на гриф гитары, повторяя про себя инструкцию: "Чтобы настроить инструмент, нужно взять камертон, который издаёт звук "ля" первой октавы. Этому звуку соответствует звук первой (самой тонкой) струны гитары, прижатой на седьмом ладу; тогда открытая (неприжатая) она даст звук "ре". Вторая струна, прижатая на третьем ладу, должна звучать, как первая открытая..." Я хотел ударить по клавишам, но отец из своей комнаты крикнул голосом гипнотизёра:

- Выходи!

- Конечно, выйду, только подождите три минуты, - сказал я, открывая дверь.

- Почему три минуты? - спросил Маслов.

Мне не хотелось при одноклассниках заниматься не подчиняющейся мне музыкой.

- Потому что я сейчас должен натирать три минуты полы, - ответил я.

Так как и дома и в классе знали, что спорить со мной бесполезно, то никто, даже отец, не возразил мне ни слова. А я вернулся в свою комнату, надел на ноги две щётки, включил магнитофон с плёнкой и заскользил по полу. Повторяя за певцом слова песни, я выделывал всякие танцевальные движения под видом натирания пола. Сгрудившиеся у двери ребята смотрели на меня и бросали всякие реплики.

- А Иванов не натирает, а, по-моему, танцует.

- И поёт...

- Сорвал урок пения и поёт!

- Голованова и Гранина, запишите это тоже в симптомы: вдруг запел и затанцевал.

Три минуты прошло. Усилив немного эмоциональную сторону своей природы с помощью танца, я снял с ног щётки, выключил магнитофон и в сопровождении ребят из нашего класса прошёл в папину комнату.

Мне было очень неприятно, что сначала никто не решался начать разговор. Трусы ничтожные. Ченеземпры! Сидят на стульях хором! Мнутся! Ну, кто самый смелый? Начинай! Я думал, что первым по злобе начнёт, конечно, Маслов! Но первой говорить неожиданно для меня начала Голованова.