Свершилось. Пришли немцы!

Начались уже настоящие морозы. Но топлива сколько хочешь. Все полуразрушенные дома можно разбирать на топливо. А у нас еще много профсоюзных дров. Да здравствует профдвижение! Вчера переехали во дворе в дом Ершова. Здесь у нас две комнаты жилых и две нежилых. У М.Ф. комната побольше. Она ее сразу же облюбовала. Во-первых, потому что она больше, а во-вторых, и это главное, отапливается из нашей комнаты. Значит, топить печку и готовить в ней буду я, а не она. Нежилые комнаты заменяют кладовки. И жить можно. А в кладовках мы нуждаемся потому, что Н. В. и Н. Ф. и еще другие соседи просили нас при отъезде слезно сохранить их вещи. Мы пообещали и вот теперь таскаем всё с места на место, как дураки. И знаем, что все равно всё пропадет, но наша интеллигентская мягкотелость не позволяет бросить всё сразу. Особенно ненавижу я пианино, которое Н. Ф. успела «приобрести» в консерватории и на которое написана нам перед отъездом доверенность распоряжаться. И вот таскаем. Пропади оно всё пропадом! Нашего-то у нас уже почти ничего не осталось, кроме нескольких вещичек вроде палехских ящичков. Да еще — библиотеки, которая тоже отнимает массу сил при перетаскивании. Но это книги! Развели уют. Теперь Николай не страдает от жизни в одной комнате с М.Ф. и нет проклятых тряпок, которые служили ширмами в старой комнате. Я нашла в водопроводном колодце немного воды, которая не замерзла, потому что колодец глубокий и закрыт крышкой. Помылись, и я даже немного постирала. Сказали соседям, что есть вода и не надо ползать на животах к пруду. М.Ф. устроила мне сцену — «нам не хватит».

08.11.41

Сегодня к нам пришел знакомиться некий Давыдов. Он «фольксдойч», как теперь себя называют многие из обрусевших немцев. Работает переводчиком у немцев при СД. Это какая-то ихняя секретная полиция, но не из самых свирепых, а помягче. Хочет оказать Коле протекцию. Он слушал колины лекции по истории в Молочном институте и был от них в восторге, как и все прочие профессора и преподаватели. Вот еще тоже один из анекдотов советской жизни: Коля не имел права читать лекции для студентов, а вот для профессоров — имел. И как только русская история возродилась опять из марксистского пепла — его немедленно стали рвать на части в различные высшие учебные заведения. В Молочный институт он попал всё же не совсем обычно. Там читал русскую историю какой-то партийный пропагандист. И это было до такой степени безграмотно и ужасно, что даже наши многотерпеливые и кроткие профессора восстали и потребовали от Обкома отозвания этого, с позволения сказать, лектора. Тогда кто-то вспомнил, что слышал колину лекцию в с.-х. институте. Его пригласили на пробу. И этот затурканный «интеллигент» покорил не только беспартийную профессорскую массу, но даже и партийных китов вроде директора института. С одной стороны, нам было очень приятно, что наконец где-то на крошечном кусочке этого военного поля — наша взяла. А с другой стороны — у меня всегда поджилки тряслись, что когда-нибудь он направится прямо с лекции в тот университет, из которого никто еще не возвращался. И как только он запоздает с лекции, а это было всегда, потому что его задерживали слушатели вопросами, я уже начинаю готовить ему рюкзак с сухарями и дорожными вещами. Так оно, конечно, когда-нибудь и было бы, если бы не благословенные немцы. А отказаться от работы было невозможно, потому что его назначили все-таки от горкома, а во-вторых, это был хороший заработок. А главное, ему это доставляло отдых и несравнимое наслаждение — хоть отчасти, хоть под всякими вуалями проводить все-таки какие-то намеки на свободное преподавание. И эти лекции и теперь нам сослужили большую службу. И мое назначение квартуполномоченным, а отсюда и получение хоть изредка, хоть раз в две недели какого-то съедобного подобия произошло потому, что наш городской голова (бургомистр) тоже один из слушателей Николая — приват-доцент.