Свершилось. Пришли немцы!

Рюкзак у меня был очень вместительный, и я никогда не могла его нести, когда он был полон даже бельем и платьем в экскурсиях. А тут повар носился по кладовке и пихал в него всё, что попадется: банку мясных консервов, зубную пасту, леденцы и даже две коробки спичек. Но самое замечательное это то, что он сунул мне кусок русского стирального мыла. Этого сокровища не имеют даже многие немецкие офицеры. Наконец, уже в рюкзак ничего не лезло. Повар затянул его с трудом и стал надевать на меня. Но как только рюкзак повиснет на мне, я падаю с ног. Буквально. Вот тут-то я перепуталась. Выложить из мешка хоть что-нибудь я никак не смогла бы. А нести, как я ни напрягаю силы, — я тоже не могу. Мой повар дал мне солидного толчка, шикнул на меня и куда-то унесся с рюкзаком. В этот момент я вполне поняла психологию самоубийц. Если бы он не отдал мне моего мешка, я наверняка покончила бы с собой. Но повар (впрочем, я уверена, что это был не повар, а Ангел, заменивший повара. Настоящий повар, вероятно где-нибудь спал это время) примчался в кладовую и выволок меня за руку во двор. И должна сказать, что все свои физические воздействия на меня он производил далеко не деликатно, а по-серьезному. Во дворе я увидела сооружение из фанеры, с загнутым передним краем, в виде салазок. К передку была привязана веревка. Повар положил рюкзак на сооружение, накрыл его каким-то тряпьем, для камуфляжа засунул несколько старых палок. Похоже, что дрова. Выволок эти сани за ворота, надел мне веревку на шею, на глазах у часового дал опять хорошего тычка, сказал что-то часовому, от чего тот заржал, и исчез. Я напрягла все свои силенки, чтобы поскорее завернуть за угол от комендатуры.

Везла я свои санки почти на четвереньках и до смерти боялась, что какой-нибудь немецкий патруль, или, еще хуже, русский «полицай» остановит меня и заглянет в рюкзак. За то, что я, цивильная, имела в рюкзаке эти сокровища, я подлежала, по законам военного времени, пристрелу на месте. Без всякого суда и разговоров. Но я довезла всё до дому беспрепятственно. Во дворе я все бросила и послала свою инвалидную команду втащить все эти сокровища в дом. А сама, как была в пальто и валенках, упала на кровать и не могла пошевелить пальцем. Когда М.Ф. и Коля увидели, что я привезла, они тоже почувствовали себя в сказке. М.Ф., вытаскивая каждое новое сокровище, спрашивала меня: «Лидочка, ты никого не убила и не ограбила?» И вот, я пишу всё это, поев бульона, мяса и хлеба и курю настоящий табак. И еще будем пить чай с сахаром. М.Ф. уже начала свою волынку, что надо всё это экономить. А я требую, чтобы мы наелись досыта. Если в мешке дырку не зашивать, то в нем ничего не удержится. А наши мешки имеют уж очень большие дырки. И удастся ли их починить поваровыми благами? И не всегда будут подворачиваться такие повара. Я верю, что Бог услышит наши молитвы за повара и всех его близких и сохранит их на всех путях их. Да и еще ко всем благополучиям: мы помылись настоящим пенистым мылом и увидели, что еще не такие старые, как нам казалось.

05.12.41

Поваровы чудеса всё продолжаются. В сарае завалились дрова. До повара и думать было нечего пойти и привести их в относительный порядок. Теперь же мы намного крепче, и я пошла возиться в сарай. Разбирая дрова, я натолкнулась в самом темном углу на какой-то гигантский сверток, зашитый в мешки. Я его даже пошевелить не могла. Позвала Колю и М.Ф. Сверток мы распороли, и оказалось, что это великолепный турецкий ковер из квартиры Толстого. По-видимому, кто-то из соседей украл его, зашил, а вывезти не успел. Я затребовала, чтобы мы померли, а ковер втащили в комнату. Втащили, проклятый.

Но думаю, что все поваровы калории ухлопали на него. Немцы охотятся за коврами так же, если не сильнее, чем за мехами и золотом, и может быть ковер сыграет роль повара. С Колей по поводу ковра произошла принципиальная баталия. Видите ли: «это пахнет мародерством». Толстой-то украл ковер из дворцов. А кто-то украл у Толстого. А подсунули его в наш сарай, чтобы сбагрить ответственность на нас, если бы пришли не немцы, а красные. А я буду беречь этот ковер? Для кого? Или, как дура, пойду в управу с заявкой? А полицаи его пропьют? Рассвирепела я на это чистюльство страшно и заявила, что, как только мы избавимся от фронтового сидения, — разведусь с Николаем. Посмеялись и помирились. Да нет, правда, помирать с голоду и такие глупости…

06.12.41