Свержение ига

Третий час сидел Матвей с лекарем. За вином и разговорами время шло быстро. Сначала говорили о болезнях и лекарском деле. Просини, подняв указательный палец и глядя поверх Матвея, важно поучал:

   — Допрежде считали, что всякий болезнь происходит оттого, что в теле нарушился смесь... ликвидо... э... как это? Буль-буль-буль?

   — Жидкости...

   — Да, жидкости... Теперь считают, что всякий болезнь происходит от нарушения ход... элемент..

   — Частиц...

   — Правильно, так. Когда этот частиц выходит из тела, его надо убирать, так? Потому медицина стал очень страшный. Его главный струменто. — Просини похлопал по своим карманам, — ножик, иголка, огонь... Где болит — резай, где растёт — коли, что нарвёт — пали...

   — По-твоему выходит, что лечить болезнь можно только снаружи? А если изнутри болит?

   — О, тогда молись. Изнутри один Бог знает, что делать.

   — Как же так? — возражал Матвей. — У нас на Руси испокон веков и грызь, и ломоту, и сухотку лечат.

   — Как лечат?

   — Травами разными. У нас всяк травознай ведает, что боярышник, к примеру, и ландыш сердцу помогают, мать-и-мачеха — лёгким, крушина и ольховые шишки — желудку...

   — Травами не лечат, а колдуют! — перебил Просини. — У нас тоже травы знают. Ещё Альбертус Магнус[7] писал: сорви лилию, смешай с соком лавра, подложи под навоз, получишь червяк, посуши, сделай... м-м-м... полвэрэ... порошок и положи кому-то в одежда — тот человек никогда не заснёт. Или настоять корень мандрагора и выпить — не станешь видным... Или положи в цветок роза горчица и повесь на дерево рядом с нога мышка — дерево не даст плод...

   — Сказок много разных, — заспорил Матвей. — А травы — верное зелье и помощь большую дают, коли их правильно применять. Про ту же мандрагору пишут, что она боль утоляет и при болезнях почек помогает... — «Ты бы лучше про это ведал, а не пустое молол», — добавил он про себя.

   — Всякий трава — колдовский зелье, — не сдавался Просини. — Мы у себя воюем с ла стрэго... ведьма. Мы их горим на костёр, у вас их тоже много...

«И надо же, чтоб такое невежество было привезено сюда из дальней стороны, чтобы лечить самого великого князя! — думал Матвей, распаляясь неожиданной злобой. — Ещё и деньги небось немалые за свою лечебу берёт. А какой из «его лекарь? Жги, режь, коли — мясник, да и только! Ишь за ворот закладывает и не хмелеет! Право, мясник. Глядит на меня и не видит — важный очень. Сидел бы я тут с тобой, индюком этаким, кабы не нужда! В отхожем месте и то рядом не сел бы, тьфу!»

Вдоволь наругавшись, Матвей тяжело вздохнул, налил полные кружки и, изобразив на лице улыбку, примирительно заговорил:

   — Бог с ними, с ведьмами да с травами. Выпьем лучше за то, чтоб тебе в нашей стране хорошо жилось, чтоб здоровье нашего государя хорошо берёг и себя не забывал, понял?

   — Понял, понял, — растрогался Просини. — Ты добрый человек, Матвеек.

   — Ну будь здоров!

   — Пошёл к едрене фене! — живо откликнулся Просини.

   — Чего же ты ругаешься?

   — Зачем — ругаешься? Мне так Пишка учил отвечать. Си стья бене![8] Пошёл к едрене фене! — Он осушил залпом кружку, икнул и продолжал: — О, русский — хороший народ. У вас богатый страна, много мех, хлеб, мясо. Только в ваш страна мясо продают не на вес, а на глаза. У вас красивый женщина и крепкий мужчина. Вы добрые, только немного грубые и ещё — у вас очень крепкий вино. Да-да!.. У нас пьют не меньше, но слабый вино, такой, как этот. Его много пьёшь — пуз знать даёт, — он похлопал себя по животу, — а голова ясный. Ваш мёд пьёшь, пуз знать не даёт. Потом сразу ударяет по голова — бам-бам! — и сделался совсем дурак... А теперь я хочу пить твой здоровье!

   — Не хватит ли, синьор трезвенник? — съехидничал Матвей.

   — Нет, тебе хватит — у тебя пуз маленький. А у меня пуз большой, он мне ещё ничего не говорит. Будь здоров, Матвеек!

   — Пошёл к едрене фене! — с удовольствием отозвался Матвей.

Так сидели они, беседуя, когда во дворе послышались громкие звуки рога, вскрики и удары бубна. Подойдя к окну, Матвей увидел, что в распахнутые ворота вползает небольшой обоз. Впереди него шли несколько скоморохов: гудочник, гусельник, плясец и поводчик с медведем. Обитатели великокняжеского двора спешили навстречу, выкрикивая радостные приветствия, только местный священник истово плевался и, растопырив руки, пытался безуспешно задержать свою паству. Скоморошьи игрища были здесь, видно, не редкостью, потому что толпа привычно повалила в центр двора и стала образовывать полукруг. Туда же подъехал и возок скоморохов.

При первых звуках музыки Просини оживился, что-то быстро залопотал, попытался запеть. С пением не вышло, он подскочил к Матвею, оттолкнул его, начал открывать окно. Наконец после суматошной борьбы с запором оно отворилось, и в комнату ворвался свежий ветер с разноголосым шумом затеваемой потехи.

   — Ого-го!.. — замахал руками Просини. — Веселиться будем тут, на том свете не дадут!

«Вот и тебе, знать, дурь в голову ударила, — подумал Матвей. — Пора усугублять!»

Он наполнил кружку вином и протянул Просини. Тот выпил, утёрся и посмотрел на Матвея:

   — А ты что же?