Свести с ума Мартину

– Насилие! Произвол! На глазах персонала! Пациентов! Что будут говорить обо мне в Каоре!

– Не берите в голову, доктор. Чтобы найти преступника, мы должны объединиться.

– Я не могу давать ложные показания ради вашего удовольствия.

– Доктор, вы знали, что Марк приобрел себе в Оше карабин Ремингтон 1100?

– Я слышал, что он его купил, но не знал, где именно.

– Почему вы не поставили нас в известностью?

– Я не думал, что это имеет значение, тем более, что его уже давно у него украли.

– Вы врете, к тому же у вас плохо это получается.

– Я запрещаю вам!…

– Не нервничайте, отвечайте только на заданные вопросы. А правда на самом деле вот в чем: вы, понимая, что разоблачение преступника бросит тень на вашу клинику и желая уберечь от скандала имена Пьюбранов и Кесси, готовы были на любой компромисс, даже противозаконный. Ваш эгоизм стал причиной смерти женщины и мужчины.

Мертвенно-бледный врач смотрел на полицейского. Он больше не возмущался, не протестовал, он только проговорил дрожащим голосом:

– То, что вы сейчас сказали, – гнусно… Я очень любил Софи, я старый холостяк и устал от одиночества… Софи была мне как дочь, намного ближе Мартины… Она была нежнее, доверчивее, ласковее… Без нее замок вызывает у меня ужас… Теперь, когда ее не стало, меня больше ничто в жизни не удерживает… и вы думаете, что я, зная о приготовленной ей участи, молчал? Господин комиссар, вы, быть может, отличный полицейский, но как человек… вы просто глупы. Я могу идти?

– Знали ли вы о содержании завещания вашего брата до возвращения Мартины?

– Да… Его выводило из себя то, что она не приезжает за ним ухаживать. Как это свойственно эгоистам, он любил впадать в крайности, но, не будучи дураком, в глубине души прекрасно понимал, что перегибает палку. Властный, не терпящий возражений, он совершенно не допускал, что кто-то может думать иначе, чем он. Независимый образ мыслей Мартины убивал отца – отсюда и абсурдность некоторых пунктов его завещания. Он рассказал нам о своих намерениях как-то раз за завтраком, и, нужно признать, не без злорадства.

– Тогда-то вы и могли вступить в заговор с Кесси и мадемуазель Пьезат.

– Могли, если бы были преступниками, но мы не преступники, как бы вам этого ни хотелось.

– Вы свободны, на сегодня я с вами закончил.

– Зато я, господин комиссар, с вами не закончил.

Менее чем через полчаса после ухода доктора Пьюбрана, Тьерри звонил прокурор.

– Господин комиссар, доктор Пьюбран только что покинул мой кабинет.

– Понимаю.

– Тем лучше, не надо тратить время на лишние объяснения. Вы ничего не хотите мне сказать?

– Ничего, господин прокурор. Следствие веду я. Доктор Пьюбран – подозреваемый, и я обращаюсь с ним, как считаю нужным.

– Значит, как считаете нужным?

– Как считаю нужным, господин прокурор.

– Скажите, Невик, вы что, собираетесь закончить службу не в Каоре?

– В Каоре, почему?

– Потому что вы выбрали для этого неправильный путь.

– Если я арестую преступника, о моих немногих грубых манерах тут же забудут.

– К сожалению, вы его не арестуете.

– Почему это?

– Я только что звонил в Тулузу. Завтра утром они будут здесь, а вы отстраняетесь от дел. До этого времени приказываю вам ничего не предпринимать, предварительно не поставив в известность меня или мэтра Шенебура. Мне жаль вас, но я предупреждал. На вашем месте я бы извинился перед доктором Пьюбраном.

– Я не трус, господин прокурор.

– Ну вот, сразу громкие слова! Это лишний раз показывает, что вы совершенно не умеете себя контролировать. Признать свою ошибку никогда не считалось трусостью, напротив!

– Спасибо за урок, господин прокурор, простите, но я не могу им воспользоваться.

– Поступайте, как вам нравится. Поверьте, мне будет неприятно, если вам придется покинуть Каор. До свидания, господин комиссар.

– До свидания.

Повесив трубку, Тьерри заставил себя закрыть глаза и расслабиться. Чтобы успокоиться, ему потребовалось около четверти часа. Оне решил для себя, что не уедет из Каора, а лучше попросит досрочной отставки. Он позвал помощников.

– Ратенель, я отстранен от следствия. Дело передано в СРПЖ.

– Но почему?…

– Мне нечего сказать, Ратенель. Соберите все относящиеся к делу бумаги. После обеда я отнесу их следователю. Узнайте, во сколько он сможет меня принять.

Есть не хотелось, но Тьерри заставил себя все-таки что-то проглотить. Проницательный Эскорбьяк сразу это заметил и заботливо спросил:

– Не клеится?

– Совсем даже не клеится.

– А?

– Меня отстранили, мое место заняли парни из Тулузы.

– Может, это к лучшему?

– Оказаться бессильным?

– Ты прекрасно знаешь, что я не это хотел сказать.

– Но именно так все и подумают. Но это еще не самое страшное: я попал в немилость, мне угрожают переводом из Каора за то, что я, видите ли, не умею разговаривать с важными персонами нашего города.

– Ты уезжаешь?

– Нет, я лучше пойду на пенсию. Я должен остаться возле Алисы и двух моих единственных в этом мире друзей.

– Мы с Эрминой никогда тебя не бросим.

– Я знаю, и мне поэтому легче принимать удары, на которые не имею возможности дать сдачи. Хотя, старик, что-то подсказывает мне, что я близок к ответу. Хотя теперь уже поздно… Обидно…