Он ткнул пальцем через плечо в пакет доктора Хэндса.
– Это одна из тех штуковин, – сказал он. И вздрогнул. – Я поднял с луны «Меч караоке», но еще долго не мог никуда отправиться. Мы просто висели там в потоках света. Даже кораблю стало по-своему жутко. Я не мог себя принудить снова войти в червоточину. Червоточина – это лотерея. Даже для чувака вроде меня – это русская рулетка. Кончилось дело тем, что я определил свои примерные координаты по абсолютным навигационным ориентирам – по стандартной гравитационной волне, например, и по тем, в которых я был не столь уверен, вроде параметров анизотропии Вселенной как целого. Потом я начал долгое обратное путешествие в динатоке. Я был сломлен. Я собрал то немногое, что прихватил оттуда, и сторговал эти вещи. Я ошибся. Я вскоре понял: теперь всем в Галактике позарез захочется узнать то, что известно мне. И я спрятался.
– Но ты ведь можешь найти это место снова, – затаив дыхание, сказала Серия Мау.
– Да, – ответил он.
– Тогда возьми меня туда, Билли Анкер. На ту планету!
Он опустил взгляд на собственные ладони и спустя несколько мгновений покачал головой.
– Очень важно не привести туда
Он поднял руку, отметая ее возражения.
– Но причина не в этом. О да, я мог бы тебя туда доставить, несмотря на их противодействие, ведь я вижу, как этот пакет для тебя важен. Говоря между нами и «Белой кошкой», мы бы от них оторвались.
– Тогда почему бы не взять меня туда? Почему бы нет?
– Потому что это место не для таких, как мы с тобой.
Серия Мау отвела уловку прочь и скрылась за переборкой. Билли Анкера это, казалось, удивило. Снова он ее услышал уже как голос корабля. Ее голос шел отовсюду вокруг:
– Я тебя насквозь вижу, Билли Анкер.
В голосе прозвучало легкое неодобрение.
– Ты так долго трепался насчет того, чтобы свалить с Пляжа, а теперь нырнуть боишься.
Он рассердился, потом заупрямился.
– Там не место для людей, – настаивал он.
– Я не человек!
Он улыбнулся. Мягкий свет улыбки стер с его лица следы прожитых лет, и она увидела, что Билли Анкер по-прежнему парень хоть куда.
– Да нет же, ты человек, – сказал он.
21
Война[46]
Эд Читаец продолжал тренироваться для номера с ясновидением.
Мадам Шэн предпочитала работать в обсерватории, среди диорам. Особо импонировала ей
Его наставница вела себя непредсказуемо. Иногда являлась сама собой, порою в обличье ресепшионистки, у которой титьки были как у Долли Партон, и нудила про оортовское кантри; или как злонравная цирковая гермафродитка Хэрриет, в черной разделенной на груди комбинации с прорезями для маленьких сосков, зачастую при цветастом спандексовом трико в обтяжку, подозрительно выпирающем в промежности. Иногда вообще не приходила, и Эду оставалось бросать кости на одеяле. (Впрочем, он теперь регулярно проигрывал.
– Я устала, Эд, – любила жаловаться она. – Я слишком долго над этим работаю.
Она не говорила над чем, хотя Эд считал, что речь тут о цирке Патет Лао.
Настроение Сандры Шэн было так же непредсказуемо, как обличье. Однажды, воодушевленная его успехами, она пообещала отдельное шоу.
– Отдельное шоу в главной палатке, Эд. Настоящее шоу.
На следующий день устало покачала головой, отшвырнула сигарету и с отвращением профессионалки изрекла:
– Малыш неразумный и то лучший ясновидец, чем ты. Я им этого не впарю.
Однажды после обеда в дюнном мотеле она сказала:
– Ты прирожденный ясновидец, Эд. В этом твоя трагедия.
Они проработали около часа, и Эд, устав так, что, казалось, ноги сейчас откажут, стягивал с головы аквариум – глотнуть воздуху. Снаружи кричали и носились над пляжем морские птицы. Резкий фиолетовый свет пробился через затененные жалюзи и превратил изумрудно-зеленое платье чёнсам Сандры Шэн в шкуру хищного животного джунглей. Она сковырнула табачную крошку с нижней губы. Покачала головой.
– Это и моя трагедия тоже, – призналась она. – И моя тоже.
Эд надеялся что-нибудь узнать о механизме процесса, но его ждало разочарование. Она казалась такой же озадаченной, как и он сам.
– Мне надо знать, – сказал он, – что это за дрянь, куда я башку сую.
– Забудь об