Свет Азии

«Перебирая серебряныя струны, мы шлемь свои вздохи тебе, еще неискусившемуся въ опыте земныхъ делъ, мы говоримъ съ тобою и, пролетая мимо, смеемся надъ теми прелестными тенями, которыми ты забавляешься!»

Въ другой разъ царевичъ сиделъ вечеромъ среди своихъ придворныхъ красавицъ, держа за руку прелестную Ясодхару, а одна изъ девушекъ, чтобы скоротать сумерки, разсказывала старую сказку, сопровождая слова свои музыкой, поддерживавшей ея звучный голосъ, когда онъ ослабевалъ. Она говорила о любви, о волшебномъ коне, о чудныхъ дальнихъ странахъ, въ которыхъ живутъ бледнолицые люди, и где ночью солнце спускается въ море. Онъ вздохнулъ и сказалъ:

– Читра своимъ прелестнымъ разсказомъ напоминаетъ мне пение ветра на струнахъ. Дай ей, Ясодхара, свою жемчужину въ награду! Но ты, моя жемчужина, скажи, неужели въ самомъ деле светъ такъ великъ? Неужели есть страна, где видно, какъ солнце закатывается въ морския волны? И есть-ли тамъ сердца, подобныя нашимъ, безчисленныя, неизведанныя, несчастныя – можетъ быть, – которымъ мы могли бы оказать помощь, если бы знали о нихъ? Часто, когда дневное светило начинаетъ съ востока свой величественный, усыпанный золотомъ, путь, – мне думается, кто же такой первый на краю света приветствовалъ появление его, кто эти дети востока? Часто, даже лежа на твоей груди, въ твоихъ объятияхъ, дорогая жена, стремился я съ тоской, при закате солнца, перенестись вместе съ нимь на пурпурный западъ и жаждалъ взглянуть на народы, живущие въ техъ странахъ! Тамъ, наверное, есть много людей, которыхъ мы полюбили бы. Можетъ ли быть иначе? Теперь, въ этотъ часъ, я испытываю мучительное стремление, – стремление, котораго не прогонитъ даже и поцелуй твоихъ, сладкихъ устъ! О Читра! Ты, которая знаешь эту волшебную страну! Скажи, где добыть мне быстроногаго коня твоей сказки? Я готовъ отдать мой дворецъ за одинъ день езды на немъ; я бы все ехалъ, ехалъ, пока не увиделъ всего необъятнаго простора земли… Нетъ, я бы лучше хотелъ иметь крылья молодого ястреба, наследника более обширнаго царства, чемъ мое; я бы вознесся на вершину Гималайевъ, туда, где розовый светъ окрашиваетъ снежныя равнины, и оттуда пытливымъ взоромъ огляделъ бы все вокругъ! Отчего я никогда ничего не видель, ничего не старался увидеть? Скажите мне, что находится за нашими железными воротами?

Одинъ изъ придворныхъ отвечалъ:

– Сначала городъ, славный царевичъ, храмы, сады, рощи; потомъ поля, потомъ опять поля съ майданами, кустарникомъ; потомъ идутъ владения царя Бимбисары; потомъ обширныя земли съ тысячами и сотнями тысячъ людей.

– Хорошо, – сказалъ Сиддартха, – велите Чанне запречь мою колесницу, завтра въ полдень я поеду и увижу все это!

Придворные донесли царю:

– Нашъ царевичъ, сынъ твой, приказываеть заложить колесницу завтра въ полдень, онъ хочетъ выехать изъ дворца и посмотреть людей.

– Такъ, – сказалъ царь, – пора ему видеть ихъ; но пошлите глашатаевъ, пусть они позаботятся, чтобы все было приведено въ порядокъ, чтобы никакое неприятное зрелище не попало царевичу на глаза; пусть ни слепые, ни калеки, ни больные, ни старики, ни прокаженные, ни немощные не выходятъ изъ домовъ!

После этого приказа мостовая была вычищена, водоносы обрызгали водой все улицы, хозяйки посыпали пороги своихъ домовъ краснымъ пескомъ, украсили двери венками и букетами тюльпановъ. Картины па стенахъ были подновлены, деревья увешены флагами, идолы покрыты золотомъ; на широкихъ дорогахъ статуи бога Сурья и великихъ, боговъ сияли среди зелени и алтарей. Весь городъ казался столицей какой-то волшебной страны.

Затемъ глашатаи съ барабаномъ и гонгомъ громко провозгласили:

– Слушайте, граждане! Царь повелелъ, чтобы сегодня не видно было въ городе ничего неприятнаго: пусть ни одинъ слепой, увечный, больной, старый, прокаженный или немощный не выходитъ изъ дому. Тела умершихъ не должны сожигаться и даже выноситься изъ дому до вечера! Таково повеление Суддходаны!

Такимъ образомъ все было прибрано, все дома Капилавасту разукрашены, когда царевичъ выехалъ въ городъ въ расписанной колеснице, запряженной двумя белоснежными, откормленными быками съ высокими горбами подъ резнымъ лакированнымъ ярмомъ.

Приятно было видеть радость, съ какою народъ приветствовалъ царевича; и Сиддартха становился все веселее и веселее, при виде этой подвластной ему и въ то же время любящей его толпы, одетой по праздничному, смеющейся, какъ будто жизнь была для нея благомъ.