Свет Азии

– Великий государь! Этотъ человекъ пораженъ какою-то болезнью; все части его тела въ разстройстве; кровь, которая текла прежде рекой по его жиламъ, теперь кипитъ и волнуется; сердце, которое билось ровно и спокойно, стучитъ теперь то быстро, то медленно, какъ барабанъ подъ неумелой рукой; мускулы его ослабели, какъ ненатянутыя струны; сила оставила его ноги, поясницу и шею; вся телесная красота и радость покинули его; это больной въ припадке! Смотри, какъ онъ мечется въ борьбе съ болезнью, какъ онъ вращаетъ налившимися кровью глазами, какъ онъ скрежещетъ, зубами, какъ тяжело дышетъ, точно задыхаясь отъ смраднаго дыма! Видишь, онъ радъ бы скорее умереть, но не умретъ до техъ поръ, пока болезнь не кончитъ своего дела, пока не убьетъ его нервовъ, которые умираютъ прежде всего остального тела; когда жилы его лопнутъ въ борьбе со смертью, и все кости станутъ нечувствительны къ боли, тогда чума покинеть его и перейдетъ къ кому-нибудь другому. О, государь, ты дурно делаешь, что держишь его! Болезнь можетъ перейти и заразить тебя, даже тебя!

Но царевичъ продолжалъ успокоивать больного.

– А есть еще другие, много другихъ, которые страдаютъ такъ же, – спросилъ онъ, – и неужели я могу заболеть, подобно ему?

– Великий государь, – отвечалъ Чанна, – болезнь приходитъ подъ разными видами ко всемъ людямъ: увечья и раны, тошнота и сыпь, параличъ и чума, горячка и водяная, кровотечение и нарывы – все эти болезни поражаютъ всякое тело и всюду проникають!

– А эти болезни приходятъ незаметно? – спросилъ царевичъ.

Оне подкрадываются подобно скользкой змее, жалящей незаметно, – отвечалъ Чанна. – подобно полосатому убийце, скрывающемуся въ чаще и выскакивающему изъ-за куста карунды; подобно молнии, убивающей одного и случайно щадящей другого!

– Значитъ, все люди живутъ подъ постояннымъ, страхомъ?

– Да, непременно, государь!

– И ни одинъ не можетъ сказать: я засыпаю ночью здоровымъ, невредимымъ и такимъ и проснусь?

– Ни одинъ!

– А следствиемъ всехъ этихъ болезней, подкрадывающихся невидимо, неотразимо, является ослабевшее тело и опечаленная душа, а тамъ ужъ приходитъ и старость?

– Да, если человекъ доживетъ до нея!

– Но если человекъ не можетъ вынести своего страдания или не хочетъ приблизить конецъ его; или если онъ, какъ этотъ человекъ, ослабеетъ до того, что можетъ только стонать и страдая живетъ, и становится все старее и старее, – что же съ нимъ станется, наконецъ?

– Онъ, умретъ, государь!

– Умретъ?

– Да, въ конце концовъ, тем или инымъ путемъ, подъ темъ или другимъ видомъ, въ тотъ или этотъ часъ приходить смерть; немногие доживаютъ до старости, большинство страдаетъ и умираетъ отъ болезней, но всемъ приходится умереть, – смотри, вонъ несутъ мертвеца!

Сиддартха поднялъ глаза и увиделъ толпу народа, направлявшуюся къ берегу реки; впереди несли сосудъ съ горящими угольями; сзади шли родственники съ обстриженными волосами, въ траурныхъ одеждахъ, безъ поясовъ, оглашая воздухъ криками: «о, Рама, Рама! Внемли! Призывайте Раму, братья!» Затемъ следовали носилки, состоявшия изъ четырехъ брусьев, переплетенныхъ бамбуковыми ветвями, а на нихъ лежалъ, вытянувъ ноги, мертвецъ, неподвижный, окоченелый, съ отвислою челюстью и закатившимися глазами, съ провалившимися боками, съ зубами, натертымн краснымъ и желтымъ, порошкомъ. Люди, которые несли носилки, повернули ихъ на все четыре страны света, при крикахъ: «Рама!» «Рама!» – поднесли тело кь костру, поставленному на берегу реки, и здесь положили его; затемъ стали подкладывать горючий материалъ.

Спокойно спитъ тоть, кто лежитъ на этомъ ложе! Его не разбудитъ холодъ, хотя онъ лежитъ раздетый на открытомъ воздухе!

Со всехъ четырехъ сторонъ костра занялось красное пламя, оно поднималось, лизало дерево, разгоралось, питаясь теломъ покойника, и пожирало его шипящими языками, пепелило его кожу, разламывало суставы; мало-по-малу, густой дымъ сталъ тоньше, на земле лежала куча краснаго и сераго пепла, среди котораго тамъ и сямъ белела кость, – вотъ все, что осталось отъ человека!

Тогда царевичъ спросиль:

– Неужели такой конецъ ожидаетъ всякаго?