– Такой высокий, ужасно интересный…
– Наоэ?..
– Точно! Он.
– Он что, так тебе запомнился?
– Ой, что ты. Он только дотронулся до меня, я сразу и разомлела! – Маюми прижала руки к груди, делая вид, что сейчас упадет в обморок. – Красивый, элегантный… А как ему идет этот белый халат!..
– Он очень знающий врач.
– Вот и я так подумала – как только его увидела.
– Не сочиняй.
– Нет, правда-правда! Только он ужасно неразговорчивый – и холодный-холодный, прямо бр-р! Мороз по коже.
– Да, это так…
– Есть в нем что-то пугающее.
– Эдакий Нэмури Кёсиро.[8]
– Вот-вот! Нэмури Кёсиро в белом халате. Но все равно я сплю и вижу с ним встретиться! Ну, – улыбнулась Маюми, – а теперь пойдем куда-нибудь ужинать!
– Ты что-то плохо себя ведешь. Ладно, пошли. Гёда поднялся и взял пальто.
В этот вечер дежурил Кобаси. В смотровом кабинете напротив него сидел Дзиро Тода.
Уже давно пробило пять, амбулатория опустела. В клинике оставались только Кобаси и Акико Такаги, да еще медсестра Мидори Танака, помогавшая разносить ужин, задержалась в палатах.
– Когда тебе об этом сказали? – Кобаси повернулся на табурете к больному. Табурет легонько скрипнул.
– Вчера вечером.
Голова и правый глаз Дзиро Тоды закрывала плотная марлевая повязка.
– Ты не ошибся? Это точно была старшая сестра?
– Конечно. Она вызвала меня в коридор и разговаривала потихоньку, чтобы никто не услышал.
– Какие неприятные вещи ты рассказываешь. – Кобаси нахмурился и умолк.
Дзиро Тода был тот самый парень, которому в баре разбили бутылкой голову. В клинике он провел уже четверо суток. Кровотечение прекратилось, и рана немного успокоилась, но при ходьбе Тода до сих пор ощущал легкую дурноту и головную боль. Три глубоких шрама, пересекавшие лоб и правую щеку, местами гноились, и, когда Тода шевелил губами, от боли его лицо сводило мучительной судорогой. Он потерял много крови, и ему необходимо было остаться в клинике еще по меньшей мере дней на пять, пока не снимут швы, но вчера вечером старшая медсестра совершенно неожиданно велела ему готовиться к выписке.
– Когда меня сюда привезли, то внесли только тридцать тысяч иен. Я, конечно, понимаю, что эти деньги вот-вот кончатся, но… – Тода говорил едва слышно. Видевшие Тоду в тот памятный вечер ни за что не поверили бы, что у него может быть такой слабый голос. – И все же я думал, что меня еще подержат здесь… Неужели эти тридцать тысяч уже кончились?
– Это потому, что вас поместили в палату, которая стоит три тысячи иен в день, – словно оправдываясь, объяснила Акико.
– Да я только вчера впервые услышал об этом!
– В тот день из всех свободных палат эта была самая дешевая.
– Меня привезли в таком состоянии, что я, естественно, ничего не помню.
– Вы же не застраховались на случай болезни – вот и результат.
– Извините…
– Помимо платы за место в клинике, надо учитывать стоимость операции и лекарств, – снова вступила в разговор Акико.
– Да при чем тут деньги?! – неожиданно взорвался Кобаси. – При чем тут страховка?! Какое значение имеет стоимость палаты?!
Акико испуганно замолчала.
– Есть деньги, нет их – разве это должно влиять на госпитализацию или выписку больного? Критерий может быть только один – состояние человека! – Как всегда в минуты гнева, у Кобаси мелко дрожали уголки губ. – А в этой клинике только и слышишь: деньги, деньги!..
Пытаясь овладеть собой, Кобаси стиснул руки и уставился в пространство.
Потрясенные вспышкой Кобаси, Акико и Тода молчали. Наконец Тода виновато сказал:
– Денег у меня не было, а я еще так глупо себя вел… Затеял эту дурацкую ссору…
Кобаси молчал.
– Когда я напиваюсь, то плохо соображаю, что делаю…
– Теперь поздно говорить об этом. Тода снова опустил забинтованную голову.
– Что за человек эта старшая сестра! – с досадой воскликнул Кобаси.
– Она ни при чем. Это моя вина: я не заплатил…
– Да что ты каешься? Может, ты сам хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?
– Нет, что вы! – испуганно запротестовал Тода.
– Тогда не болтай глупостей.
– Понятно.
– Ты еще не здоров. Раны гноятся, тебя подташнивает, и голова болит, так?
– Так.
– Задумайся над этим серьезно.
– А разве можно еще что-то сделать?
Кобаси нервно вытащил сигарету. Действительно, что тут сделаешь? Отругал Тоду, но и самому в голову ничего не приходит…
Акико взяла лежавший рядом со стерилизатором спичечный коробок и положила его перед Кобаси.
– Сколько у тебя сейчас денег?
– Тысяч пять-шесть.
– Пять-шесть… – задумчиво пробормотал Кобаси, поднося зажженную спичку к сигарете. – Ты вообще-то чем занимаешься?
– Играю в джазе.
– В кабаре?
– Вроде того…
– А те, что приходили с тобой в клинику, – они тоже из джаза?
– В общем, да.
Ответы были весьма неопределенными. Джазист… А медсестры говорят, что дружки, приходившие его навестить, все как один – форменные бандиты. Так что эти россказни о джазе… Что-то не очень верится.
– А у своих друзей ты больше не можешь занять?
– Э-э-э, они… я… – промямлил Тода и умолк.
Его приятели приходили в клинику всего два раза, в самые первые дни, а потом словно в воду канули.
– Семья у тебя есть?
– Нет.
– Отец, мать?
– Они очень далеко…
– Далеко-то далеко, но все-таки есть? Тода кивнул.