Свет былого

Добравшись до окраины Челтенхэма, он припарковал машину на тихой улице и, оставив пиджак на сиденье, сел в автобус, направляющийся к центру города. Устроившись на верхней площадке, он достал из кармана деньги и пересчитал: оказалось 138 фунтов — более чем достаточно, чтобы протянуть до финального дня. Около торгового центра он вышел из автобуса. Колкий ноябрьский воздух вызывал озноб, и Хачмен, решив, что человек в одном свитере и брюках в такую погоду обращает на себя внимание, первым делом приобрел серую куртку с застежками-молниями. В магазинчике неподалеку он купил батареечную электробритву и, опробовав ее, подровнял щетину в некое подобие эспаньолки. Щетине было всего три дня, но густота и черный цвет делали ее вполне приемлемой в качестве бороды, которая останется в памяти тех, кто его видел.

Чувствуя себя в чуть большей безопасности, он зашел в автомастерскую и, сочинив ничем не примечательный номер, заказал две новые номерные пластины. Через пять минут с покупкой в руках он снова оказался на улице, залитой морозным солнечным светом.

Острый приступ голода напомнил ему, что последний раз он ел еще с Андреа, совсем в другом мире. Мысль о горячем обеде в ресторане показалось ему привлекательной, но времени было мало. Хачмен купил пластиковую сумку и наполовину забил ее бутылками с растворителем и аэрозольными банками с черной краской. Все это он покупал частями в разных магазинах, чтобы какой-нибудь сообразительный клерк не догадался о его намерении перекрасить машину. Заполнив сумку доверху бутербродами в полиэтиленовой обертке и банками с пивом, он тем же автобусом вернулся на окраину города.

Осторожно осматриваясь, Хачмен подошел к машине. На все покупки ушло не более часа, но этого времени могло оказаться достаточно, чтобы привлечь к машине чье-либо внимание. Убедившись, что вокруг все спокойно, он сел за руль и направился в холмы к востоку, выбирая место поспокойнее. Через полчаса ему удалось найти запущенную дорогу, ведущую к брошенной ферме. Густые кусты надежно закрывали ее со всех сторон. Остановившись так, чтобы его не было видно с главной дороги, Хачмен сразу же принялся перекрашивать машину, пользуясь аэрозольными баллонами с краской. Чтобы сделать все как полагается, следовало бы сначала закрыть стекла и хромированные детали, но он счел, что для его целей будет достаточно просто протереть случайные пятна носовым платком, смоченным в растворителе. Экономно расходуя краску и не обращая особого внимания на детали, Хачмен меньше чем за двадцать минут превратил свою машину из светло-голубой в черную. После этого он выбросил пустые банки в канаву, поменял номера на машине и спрятал старые в багажник.

Как только он закончил работу, голод вернулся с новой силой. Хачмен быстро проглотил бутерброды, запивая их жадными глотками «Гиннеса», затем развернул машину и выехал на дорогу. С трудом сдерживая желание прибавить скорость, чтобы наверстать упущенное время, он вел машину осторожно, ни разу не превысив сто километров в час. Деревни и города проносились за окном, и к сумеркам характер местности заметно изменился. Появились дома из темного камня, растительность, вскормленная насыщенным сажей воздухом промышленного севера, приобрела темно-зеленую окраску. Останавливаясь ненадолго в городах покрупнее, Хачмен отправлял партии писем прямо с центральных почтовых отделений, чтобы сократить срок их доставки адресатам.

К вечеру он добрался до Стокпорта и, опустив последнюю пачку конвертов, понял, что эти разъезды со всеми их краткосрочными целями были единственным, что держало его в собранности. Теперь же оставалось только ждать часа, когда нужно будет возвращаться на юг, в Хастингс, для встречи с его «мегажизненной» машиной. С уходом необходимости действовать на Хачмена нахлынула волна печали и жалости к себе. Воздух на улице был холодный, но сухой, так что он решил спуститься на набережную, окаймляющую черные воды Мерси, и обдумать свое положение.

Напряжение росло в нем, напряжение, которое женщины обычно снимают плачем, когда ситуация становится совсем непереносимой. А почему бы и нет? Мысль была странная, отталкивающая, но он теперь один, он свободен от общественных предрассудков, и если это поможет… Он сел на деревянную скамью на краю небольшого пустыря, опустил голову на руки и попытался заплакать. Вспомнилась Викки, и рот медленно скривился в обиде. В мозгу закружились обрывки образов прежней жизни, окрашенных непереносимой ностальгией: улыбка Викки, запах еловых игл и мясных пирожков в рождество, свежий запах выстиранной рубашки, совместные походы по магазинам за какими-нибудь мелочами, друзья-книги, с которыми он засиживался допоздна, взгляд, брошенный на мишень для стрельбы из лука, когда на траве еще лежит роса…