Свет былого

Запах влажной одежды репортеров казался совершенно неуместным в пыльном подвале. В этом, самом старом, корпусе полицейского управления еще пять лет назад хранились ненужные архивы. С тех пор все это время, кроме дней, когда допускались представители печати, голые бетонные стены вмещали лишь записывающую аппаратуру, двух смертельно скучающих охранников я раму со стеклянной панелью.

Стекло имело особое свойство — свет через него шел много лет. Такими стеклами люди пользовались, чтобы запечатлять для своих квартир виды особой красоты.

По мнению Харпура, картина, которую он видел, как в окне, особой красотой не блистала: довольно живописный залив где-то на Атлантическом побережье, но вода была буквально забита лодками, а сбоку нелепо громоздилась, крича яркими красками, станция техобслуживания. Тонкий ценитель пейзажных окон, не раздумывая, разбил бы панель булыжником, но владелец, Эмиль Беннет, привез ее в город — потому что именно этот вид открывался из дома его детства. Панель, объяснял он, освобождала его от необходимости совершать двухсотмильную поездку в случае приступа ностальгии.

Стекло было толщиной в пять лет, то есть пять лет пришлось ему простоять в доме родителей Беннета, прежде чем первый лучик света вышел с обратной стороны панели. И естественно, спустя пять лет, уже в городе, в стекле открывалась все та же панорама, хотя сама панель была конфискована у Беннета полицией, выказавшей глубочайшее безразличие к его отчему дому. Она безошибочно покажет все, что видела, — но только в свое время.

Тяжело сгорбившемуся на стуле Харпуру казалось, что он сидит в кино. Свет в помещении исходил от стеклянного прямоугольника, а беспокойно ерзающие репортеры располагались рядами, будто зрители. Их присутствие отвлекало Харпура, мешало с обычной легкостью погрузиться в воспоминания.

Беспокойные воды залива бросали в комнату солнечные блики, взад-вперед сновали прогулочные лодки, беззвучно въезжали на станцию техобслуживания случайные автомобили. Через сад на переднем плане прошла симпатичная девушка в коротком платьице по моде пятилетней давности, и Харпур заметил, как некоторые журналисты сделали пометки в блокнотах.

Один из наиболее любопытных встал с места и обошел стекло, чтобы заглянуть с другой стороны, но вернулся разочарованный. Харпур знал, что сзади панель закрыта металлическим листом. Как определили власти, выставление напоказ того, что происходило в доме, являлось бы вторжением в личную жизнь старших Беннетов.

Бесконечно долго тянулись минуты, и разомлевшие от духоты репортеры стали громко зевать. Откуда-то из первых рядов доносились монотонный храп и тихое поругивание. Курить вблизи контрольной аппаратуры, жадно фиксировавшей изображение, от имени штата было запрещено, и в коридор с сигаретами потянулись группки из трех-четырех человек. Харпур услышал сетования на долгое ожидание и улыбнулся — он ждал пять лет. А иногда казалось, что даже больше.

Этого дня, седьмого июня, вместе с ним ждала вся страна. Но точно время не мог назвать никто. Дело в том, что Эмиль Беннет так и не сумел припомнить, когда именно в то жаркое воскресенье приехал он в дом родителей за своим медленным стеклом. Следствию пришлось довольствоваться весьма расплывчатым «около трех пополудни».

Один из репортеров — модно одетый, светловолосый и невероятно молодой — наконец заметил сидящего у двери Харпура и подошел.

— Прошу прошения, сэр. Вы не судья Харпур?

Харпур кивнул. Глаза юноши на миг расширились, когда он осознал важность присутствия судьи для готовящегося в печать материала.

— Если не ошибаюсь, вы вели слушание дела… Рэддола?

Он собирался сказать «дела стеклянного глаза», но вовремя спохватился.

Харпур снова кивнул.

— Верно. Но я больше не даю интервью. Простите.

— Да, сэр, конечно. Понимаю.

Репортер быстрой пружинистой походкой вышел в коридор. Харпур догадался, что молодой человек только что определил для себя, как подать материал. Он и сам мог бы написать этот текст:

«Судья Кенет Харпур — тот, кто пять лет назад вел спорное «дело Стеклянного Глаза» по обвинению Эвана Рэддола, двадцати одного года, в убийстве, — сегодня сидел на стуле в одном из подвальных помещений полицейского управления. Этому уже сейчас старому человеку нечего сказать. Железный Судья ждет, наблюдает, терзается…»