Свет человеков

К этому времени мы уже начали понимать, что на острове работает какой-то механизм, разобраться в котором мы не в состоянии. Я и брат мучились одним и тем же вопросом: какая роль отведена нам в существующей системе событий? То, что это система, видно из дневника, который поначалу я завел только для того, чтобы собрать путевые наблюдения для поступления на факультет журналистики, куда из-за двойки по сочинению так позорно провалился в начале лета. Не давало нам покоя и поведение собаки. Чтобы до конца выяснить наши с ней отношения, с некоторого времени мы перестали оставлять ей еду. И ничего существенного не произошло. Она куда-то умчалась и позже явилась сытая. То же повторилось и на следующий день. В одну из ее отлучек Лоту пришла в голову мысль, что еда — одна из основных проблем обитателей острова. С некоторых пор и для нас это стало проблемой: мы сидели на сушеном картофеле. И эти скудные запасы подходили к концу. Очень кстати оказались мидии, в изобилии водившиеся в заливе. За ними даже не нужно было нырять — стоило побродить по мелководью. Так что по нынешней нашей пище можно было заключить, что мы — два несчастных Робинзона, застрявших на острове без средств к существованию. Я бредил идей эксперимента, который не только не мог осуществить, не мог даже придумать. Лот так же чем-то мучился, опять вокруг него в беспорядке были расставлены пустые банки со спитым чаем. Третий день над островом висело белое солнце. Море было пронзительно синим. Несколько раз по горизонту проходили сомнительные призраки кораблей, и мы, скорее по привычке, кричали им вслед и размахивали руками. Неторопливые призраки все так же проходили мимо, не замечая ни нас, ни нашего острова.

К этому времени я как раз успел продумать эксперимент, имевший целью выяснить, действительно ли мы с братом играем какую-то роль в происходящих событиях? Являемся ли мы только пассивными наблюдателями, или от нас что-то зависит? В результате вечерних да и ночных наблюдений я заметил, что сероватая плесень, кое-где появившаяся на ракушечнике, вокруг костра не селится. Там же, где тепла нет, особенно на террасах под маяком, эта плесень образовала целые колонии. Таким образом выходило, что единственно доступной нам мерой воздействия на микроклимат острова являлось тепло. Но, с другой стороны, я отметил, что вокруг хибары и палатки, где ступали наши босые ноги (особенно на берегу, там в мазуте остались отпечатки наших следов), эта плесень цвела особенно интенсивно. След, например, она заполняла полностью, но не вылезала за край. Вот я и решил попробовать разжечь как можно больше костров и таким образом несколько поднять температуру воздушной среды над островом, увеличить энтропию. Откуда у меня появилась эта сумасшедшая идея, не знаю. Приснилась. Конечно, как я понимал, повышение температуры возможно было лишь самое незначительное, да и то в непосредственной близости к источнику тепла. Для исполнения задуманного нужно было лишь выбрать место и время, да натаскать дров из бухты. И я поделился идеей с братом. Он сказал:

— Только костры мы с тобой расположим таким образом… — и очертил по ракушке круг. — А вот сюда… — он ткнул кулаком в середину круга и вдруг откинулся навзничь. — Глупость все это!

Я согласился, что все это действительно глупо.

Потом мы таскали дрова.

Костров получилось восемь. Друг от друга метрах в пятнадцати. Сравнительно большой круг на самом защищенном от ветра участке острова — под маяком. Только не там, где обрывалась скала и шли каменные террасы, а с другой стороны, где эта скала выступала из ракушечника. Костры мы не зажигали, ждали наступления сумерек, когда спадет дневная жара и в нашей затее появится хоть какой-то смысл. И тут, посмотрев на заготовленные кучи дров, Лот захохотал.

Да, идея была нелепой.

Более того, она была нелепа до такой степени, что могла придти в голову только умалишенному. Поиздевавшись друг над другом вволю, мы поднялись и побрели в палатку. Радовали две вещи: дрова теперь оказались поблизости, и остатки здравого смысла в нас все же сохранились. Появилась так же определенность: ничего мы сделать не можем, будем ждать, покуда нас снимут с острова.

Теперь мы ложились спать с таким чувством, как когда-то собирались с вечера в школу: ночью в мире что-то происходило, поэтому утро всегда было другим — загадочным и пугающим.

«ВОТ И ЕЩЕ ОДНА НОЧЬ. СУДЯ ПО ЗАПИСЯМ — ДЕСЯТАЯ. ХОТЯ, МОЖЕТ БЫТЬ, ЧТО-ТО УЖЕ ПЕРЕПУТАЛОСЬ. КАКИМ-ТО БУДЕТ ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ?»

Мы лежали в палатке и дожидались наступления темноты. Звуки были знакомые. Вот прошуршал уж. Хлопнул углом брезент. Чапа скульнула во сне. Плеснулась в воде мелкая рыбешка. Ветер зашелестел бумагой. Под маяком отвалился камень и ухнул в бухту. Пролетела муха — длинная трассирующая дуга от головы палатки на улицу. Звук лодочного мотора… Звук чего? Мы вскочили: звук прилетел не с того места, что в прошлый раз, а прямо из бухты. Едва не обрушив палатку, мы вылетели наружу.