Свет далекой звезды

— Господь бог! — с усмешкой, не дослушав его, говорит Воронин. — Господь бог дал мне это право, ясно?

— Почему вы со мной так разговариваете? — вскипает Завьялов. — Кто она вам?

— Она в моей эскадрилье. Обслуживает мой самолет.

— Но не вас же? — вырывается у Завьялова, и тут же ему становится нестерпимо стыдно.

— Видать, лейтенант, тебе в жизни мало морду били, — говорит Воронин. Он произносит эти слова как-то раздумчиво и с сожалением. — Я сразу понял, что ты за человек. А она еще к тебе бежать собирается. «Куда лейтенанта поместили?» Даже фамилии твоей не знает, а бежит на ночь глядя. Только мы этого не допустим. Ясно? Знаешь ли ты, пижон, что это за девушка? Знаешь ли ты, что никто в полку пальцем к ней не смеет прикоснуться?

Внезапно Завьялов почувствовал, что злоба его прошла. Кулаки разжались. Кровь отхлынула от лица.

— Ты ошибаешься, старший лейтенант, — проговорил он.

— Извернуться хочешь?

— Нет. Я эту девушку знал раньше. Еще на гражданке. Мы встретились и потеряли друг друга. А теперь вот снова встретились… Случайно, понимаешь?

— Байки! — угрюмо сказал Воронин.

— Нет, Воронин, не байки, нет! Я тогда ночью, на пароходе, в воду хотел броситься, чтобы за ней плыть…

Он замолчал. Ночь… пароход… Разве это что-нибудь скажет Воронину? Но, очевидно, если не слова, то взволнованный голос что-то ему сказали. Воронин как-то обмяк весь и, как показалось Завьялову, ссутулился.

И вдруг Завьялов услышал голос Оли:

— Володя, ты здесь?

Она точно вынырнула из темноты, из черной тени густых сосен.

— Здесь, здесь этот Володя, — угрюмо отозвался Воронин и добавил: — Между прочим, Завьялов его фамилия…

— Ах, это вы, товарищ старший лейтенант! — смущенно произнесла Оля и подошла ближе. На ней была юбка, гимнастерка с сержантскими нашивками и туфли вместо сапог.

— Это мой командир, — сказала она Завьялову. — Вы тоже были раньше знакомы?

— Да, — с иронией ответил Воронин, — на гражданке.

— Ну вот, — торопливо и все еще, как казалось Завьялову, смущенно, заговорила она, — вот как все получается. А я служу в эскадрилье старшего лейтенанта. Оружейником. Обслуживаю самолет комэска. «Шестерку»!

— Уже знаю, — сказал Завьялов.

— Только вот товарищ старший лейтенант, видимо, не очень мне доверяет, — поспешно, точно боясь молчания, которое может наступить, продолжала Оля, — не хочет брать меня воздушным стрелком.

— Ну, я ухожу, — неожиданно сказал Воронин, — спокойной ночи. Впрочем…

Он не договорил, передернул плечами и медленно зашагал в сторону.

— Пойдем и мы, — сказал Завьялов. Эти слова неожиданно для него самого прозвучали жестко и с вызовом.

Он взял Олю под руку, и они пошли в сторону леса.

— Оля! — вдруг послышался из темноты голос Воронина. Завьялову показалось, что он прозвучал как-то жалобно и беспомощно.

— Да? — отозвалась она и остановилась.

— Ты… ты бы надела сапоги, — глухо сказал невидимый в темноте Воронин. — Скоро роса выпадет. Простудишься.

— Но… я же ненадолго, — отозвалась Оля, — мы поговорим немного с Володей, и я вернусь. Вы меня слышите, товарищ старший лейтенант?

Ответа не было.

— Пойдем, — тихо сказала Оля и взяла Завьялова за руку.

Если бы он знал, что они в последний раз вместе! Если бы он знал, что больше не увидит ее!

Но до этого еще далеко. Пройдут еще долгие месяцы, и он получит от Оли десятки писем, и сам будет бесконечно писать ей, где бы он ни был, в каких бы условиях ни находился, пока не наступит молчание. Долгое черное молчание…

Но сейчас он шел рядом с ней, она держала его за руку, крепко, как в тот день, в толпе на волжской набережной. И он был уверен, что теперь уже всю жизнь будет видеть ее лице. А он видел его во второй и последний раз. Если бы он знал это, если бы мог предвидеть!..

Он рассказал, как искал ее тогда на пароходе в ту страшную ночь, а она рассказала, как осталась на пристани, затертая в толпе, и лишь через неделю добралась до Астрахани. И о том, что еще там, на набережной, она сказала себе, что найдет свое место в этой суровой жизни и никогда больше не окажется щепкой, которую несет по течению и больно бьет о берега. На второй же день по приезде в Астрахань Оля пошла в военкомат просить, чтобы ей дали возможность получить военную специальность. А когда там отказали, пошла в горком комсомола. Но и там получила отказ: ведь ей еще не было восемнадцати.

Она хотела попасть в авиацию кем угодно, но непременно в авиацию, потому что знала: только в авиации они когда-нибудь смогут встретиться. Она дневала и ночевала в горкоме, подстерегала секретаря при входе в кабинет и у подъезда и добилась наконец, что в документах перечеркнули дату ее рождения и поставили заветную цифру «18».

И когда главное препятствие оказалось преодоленным, ей уже совсем нетрудно было поступить в трехмесячную школу младших авиаспециалистов и получить звание мастера вооружения. Так она попала на фронт, в полк штурмовой авиации…