Свет далекой звезды

Таков голос логики. Но звучал еще и другой голос. Тот, что в течение всех этих лет восставал против подобной логики. И сейчас он звучал для Завьялова громче всех остальных. Этот голос подсказывал ему, что своей сухостью, бездушием, своим пренебрежительно-ироническим отношением ко всему, что сейчас так волновало Завьялова, Симонюк как бы еще раз «узаконивал» все, что с ним, Завьяловым, произошло, утверждал незыблемость положения вещей, их неизменность.

— Она жива! — громко и с вызовом сказал Завьялов, глядя Симонюку в глаза.

Тот усмехнулся и повторил:

— Мираж, товарищ бывший майор. Говорю: воздух ловишь.

— Нет!.. — крикнул Завьялов.

— Что «нет»? — переспросил Симонюк.

— Она жива! Я не мог ошибиться! Очевидно, возбуждение Завьялова стало

раздражать Симонюка. Не глядя на Завьялова, он спросил:

— Ну, и что же ты от меня хочешь?

— Вспомни, может быть, ты когда-нибудь встречал того замполита… Ну, который прислал письмо о ее гибели, может быть, есть какие-нибудь подробности, детали…

— От тех, кто сгорает, деталей не остается.

— Но это ошибка, понимаешь, ошибка! — с новой страстностью воскликнул Завьялов. — Ведь я видел ее, видел! Завтра в одиннадцать я буду в редакции, и мне скажут, где был сделан снимок, назовут место, адрес…

— И дальше?

— Что дальше?

— Я спрашиваю, что будет дальше? Каков оперативный план на дальнейшее?

— Но… как ты не понимаешь! Я немедленно дам туда телеграмму, вылечу на самолете, у меня еще в запасе одиннадцать дней отпуска…

— Понятно, — усмехнулся Симонюк. — Значит, штурм. Кавалерийская атака.

— Перестань иронизировать, Афанасий Порфирьевич! Неужели ты не понимаешь, что такое для меня Оля? Что она значила для меня тогда и что значит теперь? Ведь я не живу. Все, что со мной происходит, — это не настоящая жизнь. Если я найду ее…

— И что тогда? — настороженно прервал его Симонюк.

— Тогда?.. — Завьялов чувствовал, что не в состоянии сказать об этом Симонюку.

— Молчишь? — удовлетворенно проговорил Симонюк. — Тогда слушай, что я тебе скажу. Допустим, что она жива и ты узнаешь ее адрес. Поедешь туда? Так. Как говорится: где эта улица, где этот дом? Допустим, нашел. Вот эта улица, вот этот дом. А вот, значит, и эта самая гражданка, что я влюблен. Только гражданке-то уже за тридцать, — детишки, ребятишки в школе, вот-вот заявятся, а муж, скажем, в бане, тоже скоро вернется…

— Перестань, Афанасий Порфирьевич…

— Нет уж, теперь тебе положено слушать, сам напросился, — строго, по-командирски произнес Симонюк. — Входишь, значит, в чужой дом. Так и так, явился, мол, в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Ситуация понятна?

— Этого не может быть…

— Еще как может! Что же, она все эти годы в девках сидит, тебя ожидает? Вот, значит, вариант номер один мы с тобой разобрали. Теперь вариант номер два: ты ошибся. По правде скажу, этот вариант для тебя выгоднее. Легче. Потому что, сам подумай, если она жива и двенадцать лет ни письма от нее, ни звука, то что это может означать? Понял? А если понял, то на кой, извини меня, хрен ты к ней явишься? Укорять будешь или слезы лить? А если укорять, то по какому такому праву? Война все списала. Ты, может быть, на этом деле сердце потерял, а она и за серьезное-то не считала…

— Еще раз прошу, Афанасий Порфирьевич, перестань!

— Погоди. Я вижу, оба эти варианта тебя не устраивают. Надеешься на третий? Что же, разберем и третий. Тебе хочется, чтобы она и в живых оказалась, и все эти годы тебя ждала. Невероятно, но факт. Как в анекдоте. Знаешь такой анекдот? У одного жена на курорт уехала, вот он с приятелем сидит и спорит, изменяет ему жена там, на курорте, или нет. Приятель доказывает: наверняка, мол, изменяет, только не знаю с кем: со знакомым или с первым встречным. Потом монету вынимает и говорит: «Хватит спорить, давай метну; орел — со знакомым, решка — со встречным-поперечным…» — «Погоди, — кричит муж, — ну, а если совсем не изменяет, верность блюдет?» — «Ну, — говорит приятель, — тогда монета должна в воздухе остановиться..».

— Симонюк рассмеялся преувеличенно громко, но тут же сам себя оборвал, сказав: — Ну, шутки в сторону. Есть и третий вариант. Слушай. Замели ее. Или во время войны, или после. Может, и впрямь спаслась, с парашютом выбросилась или не знаю уж как. Допустим, на оккупированную попала вроде тебя. Что она там делала, нам с тобой неведомо. Может, с немцами снюхалась. Может, еще что. Вот ее после освобождения и замели. Ну, а потом выпустили. Опять-таки взвесь: нужно ли тебе ее искать в этом случае? Слава богу, она тебе не жена, не сестра.

— Хватит, Симонюк!