Свет дня

Будь я на его месте, я бы дослужился уже до главного детектива-инспектора. Он добился того, чего добился, – не слишком многого, если честно, – большей частью за счет усердия. Я это видел. И он видел, что я это вижу. Если бы он был главным детективом-инспектором, он, может быть, разговаривал бы со мной иначе. Как высший с низшим. И не был бы настолько тактичен, чтобы сообщить о своей скорой отставке.

«В восемьдесят девятом, если не ошибаюсь».

Я мог бы сидеть на его месте. Ворошить старое дерьмо и думать о скорой пенсии – а над кем-то тем временем висит обвинение в убийстве.

Он оставил пока эту тему (снаряд, который может пригодиться позже).

«Ну, так что же вам было до всего этого?» – повторил он.

«Миссис Нэш была моей клиенткой».

«Но вы уже выполнили поручение. Даже перевыполнили. Ваша работа была кончена, когда вы увидели, как мисс Лазик пошла к выходу на посадку, и сказали об этом по телефону миссис Нэш».

«Лазич», – поправил я. Он раз за разом произносил неправильно.

«Лазич. Ни о чем другом миссис Нэш вас не просила».

«Она сказала: следите за ними».

Следите за ними, Джордж.

«Следите за ними? И вы продолжали следить теперь уже за ним одним, так? Вы ехали за мистером Нэшем всю дорогу из аэропорта – „чтобы убедиться", так вы заявили, – до тех пор, пока он не повернул на Бичем-клоуз. После этого вы развернулись и отправились домой».

«Да».

«Но через несколько минут, еще не добравшись до дому, опять развернулись и поехали обратно».

«Все верно».

«Почему? Что вас к этому побудило?»

Опять глаза стали кремешками – можно подумать, он отрабатывал этот взгляд годы и годы. Словно на какое-то время я сделался главным подозреваемым.

А почему нет? Если бы это могло хоть вполовину уменьшить Сарину вину – почему нет? Все моя идея, мой сумасшедший смертельный план. Проводить Боба в ловушку, а самому смыться. Но потом я струхнул. Поехал обратно. И опоздал.

Это, наверно, шло от меня волнами.

«Интуиция», – сказал я.

«Интуиция?»

«Я подумал – я уже об этом говорил, – что может случиться что-то нехорошее».

«То есть вы подумали, что мистер Нэш может быть убит?»

(Предположим, я сказал бы – да.)

«Я подумал, что, может быть, сумею это предотвратить».

«Это? Но вы ничего не предотвратили».

«Как она?» – спросил я.

Я услышал трещину в своем голосе. С таким же успехом мог бы громко и ясно сказать ему: вот он, мой мотив, чего там.

«Не скажу, что счастлива. Она в шоке. – Он опустил глаза. – В рапорте констебля говорится, – он нашел пальцем нужное место, – что вы потребовали вас пропустить, потому что, цитирую, „знаете, что делаете". Помните такое?»

«Да, было».

(Дайте пройти, я детектив.)

«И что, вы действительно знали, что делаете? – Он продолжил почти без паузы: – Мне вот думается – не знали вы, что делаете, совсем не знали. Потому что если бы вы знали, что делаете, то получалось бы, что вы знали о случившемся в точности».

Глаза опять на мне. Плохая тактика. Отслужил свое сполна – и до сих пор не понимает, что поменьше надо налегать на взгляд в упор. Посмотри в сторону, встань, пройдись, повернись спиной, помолчи. Глядишь, язык у типчика и развяжется.

Но это не были совсем уж убийственные глаза. Кремень – еще не сталь. Не похоже, что хочет крови. Твое последнее дело: как ты его ведешь? Агрессивно, сверхжестко – или милосердно?

«Вы не знали, что делаете» – как будто протянул мне что-то и держит, покачивая в воздухе. От того, как он напишет свой рапорт, от его оценки, к примеру, поведения арестованной – мгновенное признание (сама позвонила в полицию), беспрекословное подчинение органам правопорядка – может зависеть приговор. Может, только и всего.

Уже, наверно, было далеко за полночь. «Вы готовы подписать ваши показания? О том, что следовали за мистером Нэшем до Бичем-клоуз, потом уехали, потом вернулись. Таковы были ваши передвижения сегодня вечером?» «Да».

«В прошлом у вас не все гладко по части способов получения показаний. Но с моей стороны никакого принуждения к самооговору не будет». Вот. Не удержался. Снаряд. Но пролетел выше цели.

Я мог бы ему сказать: «Сфабрикованные показания бывают и верными – даже если свидетель ничего похожего не говорил». А он мог бы ответить: «Так оправдываются все недобросовестные полицейские».

Я ничего не сказал. Буду смирным, испуганным обывателем. С явными признаками подавленности.

Может быть, и он побывал в моей шкуре: на краю, на пределе. Раньше когда-нибудь. В комнате для допросов.

«Добавить что-нибудь хотите?»

«Нет».

«Скажем, насчет интуиции...»

«Нет».

«Значит, это исчерпывающий отчет о ваших передвижениях. Вы даже точное время указали».

«Профессиональная привычка».

«Да, конечно, – так сделал бы любой из нас. Строго говоря, вы совершили правонарушение, выдав себя за полицейского. Я не собираюсь давать этому ход».

(Но, назвавшись детективом, я не солгал.)

«Вы „подумали, что может случиться что-то нехорошее". Так и оставим?»

«Да».

«Это можно истолковать в том смысле, что вы заранее знали...»

«Тогда почему я вдруг поехал назад?»