Свет – это мы

Поскольку я не смог поесть тогда, Джилл принесла с собой мне на обед немного супа – своего знаменитого, фасолевого – и ломоть хлеба с хрустящей корочкой. Я попытался в себя это впихнуть, но не преуспел. Джилл сказала, что это просто нервы перед разговором с Эли, «и неудивительно», от чего мне стало еще хуже. Потом она сказала: «Боже, Лукас, ты прямо позеленел», и меня стошнило в раковину, и тогда Джилл отвела меня в постель и дала какое-то лекарство, от которого я немедленно заснул.

Посреди ночи меня разбудил жуткий звук.

Я сел на постели и огляделся, все еще в полусне. Прошла пара минут, прежде чем мои глаза привыкли к темноте, а мое сознание включилось, но когда это произошло, я встал и подошел к окну, которое Джилл, вероятнее всего, открыла перед уходом, потому что ни я, ни она не любим по ночам гонять кондиционер. (От него потом в горле сухо.) Я ясно видел светящуюся оранжевым палатку. Она казалась мне очень яркой, потому что ночь была безлунной. И тут я снова услышал стон, холодящий кровь, который немедленно вызвал в моей памяти кинотеатр «Мажестик» в тот момент, когда стрельба прекратилась. Как будто кто-то производил операцию над Личностью без анестезии. Как будто у Эли там, в палатке, удаляли душу.

Потом я обнаружил, что спускаюсь по лестнице, а Джилл следует за мной по пятам, повторяя: «Надо звать полицию. Мальчику срочно нужна помощь».

Я, разумеется, никак не мог ей рассказать, что Дарси сказала мне об Эли и пути вперед, поэтому я в ответ только повторял: «Никакой полиции».

– Соседи вызовут, если еще не вызвали, – ответила на это Джилл, но я продолжал спускаться. Когда я дошел до двери, она развернула меня лицом к себе и сказала:

– Мне кажется, ты к этому еще не готов.

Я видел, что ей было страшно, но не совсем понятно, чего именно. Мне бы хотелось докопаться до основания ее страха, но тут было необходимо выбирать, что важнее, и стоны Эли имели достаточный приоритет, так что я вышел из дома и устремился по направлению к оранжевому сиянию.

Эли, скорее всего, услышал звук открывающейся двери и постарался заглушить свои страдания. Ему удалось только уменьшить громкость, и я по-прежнему слышал, как он всхлипывает – только тише. Я подумал, что он, скорее всего, зарылся лицом в свой спальный мешок, но когда я расстегнул полог и засунул голову внутрь, то увидел, что он сидит, обхватив лицо руками и слезы буквально струятся у него между пальцев. Я коснулся его плеча, так же, как Исайя много раз касался моего. Он вздрогнул, я отнял руку, и тут мне вспомнился разработанный мной план.

Я залез в палатку, застегнул за собой молнию, сел по-турецки лицом к нему, расфокусировал взгляд и постарался найти его на астральном уровне. Минут через пять или около того он опустил руки, его глаза уставились в мои, дыхание начало замедляться, и я почувствовал, что он начал расслабляться.

Наконец он выговорил:

– Я не знаю, что мне делать. Мне больше некуда идти.

– Хорошо, – сказал я, продолжая делать то же, что Вы делали со мной так много раз в своем кабинете: проникали в меня психологически, обволакивая лучшую часть моей души лучшей частью своей души.

– Что вы делаете? – спросил он, но уже тише, и я объяснил ему, что пытаюсь его успокоить, и что мне это в целом удается, и было бы неплохо, если бы он не сопротивлялся, на что он, к счастью, не стал протестовать.

Мы долго сидели молча, просто глядя друг на друга. Я знал, что там, снаружи, Джилл волнуется и пытается понять, что происходит в палатке, но у нее хватило ума не разрушать наш мужской заговор словами или вторжением, за что я был ей очень благодарен. Я также слышал звук величественных крыл Дарси где-то в вышине и ощущал ее ангельски благосклонный взгляд, направленный на меня, – поскольку для ангелов тонкая материя палатки вовсе не помеха. Мне стало интересно, не догадается ли Джилл закинуть голову назад, пытаясь определить источник этого мерно повторяющегося звука, но удивленного вскрика от нее так и не последовало, так что похоже, что она и не взглянула вверх. Жалко, но вместе с тем и к лучшему.

Я сидел напротив Эли и наблюдал, как боль и беспомощность покидают его тело, мышцы распускаются, а Личность возвращается на место.

А потом я укладывал его на диване в гостиной, накрывал простыней и повторял, что все будет хорошо, что он не ошибся, придя ко мне, и что я помогу ему, сколько бы времени это ни потребовало. Из дальнего угла на меня с одобрением смотрела Джилл. Я пытался понять, откуда во мне взялась сила, которая позволяла лучшей части моей души помогать Эли, – сила, трепетная в буквальном смысле, то есть наполняющая меня священным трепетом.

Глаза у мальчика были закрыты, но он успел пробормотать: «Мистер Гудгейм, я вас не виню».

Я не успел ответить – он уже спал.

Джилл поднялась вместе со мной по лестнице и спросила: «Как ты?» Я вежливо ответил, что мне нужно побыть одному, проскользнул в спальню и запер за собой дверь.

Дарс была уже там. Она влетела через открытое окно и смотрела на меня с гордой улыбкой.