Свет и мрак<br />Сборник фантастических повестей и рассказов

А она лежала неподвижно и казалось спала глубоким, мирным сном.

— Я вижу, — тихо, чуть слышно проговорила она… И снова, точно от электрического удара, явились в нем и внимание, и силы.

— Я вижу, — говорила она, и чем далее говорила, тем тверже и громче становилась её отрывочная речь: я вижу вершину высокой горы… Она вся покрыта камнями… Голая вершина… Нет! На ней кусты, кое-где кусты, с сучьями, с искривленными сучьями… Они покрыты иглами… Кое-где травка… пожелтелая… Она посохла… Кругом камни… Большие камни!

Она остановилась, приподняла голову и усиленно вглядывалась плотно зажмуренными глазами…

— Ах!.. Идут!.. Два человека идут сюда… На вершину горы… Впереди идет старик… С длинной седой бородой, в большом тюрбане, в белой абу… с широкими темными полосами… Ему жарко!.. Он несет жаровню… Она полна углей… горячих углей… а дым от неё, — густой дым, — так и стелется по земле… За стариком идет красивый мальчик… юноша… с таким ясным лицом… Он почти голый. Он несет на спине вязанку дров и хворосту.

Несколько секунд прошло в молчании, среди которого раздавался бой часов в соседней комнате, да мерно тикал какой-то аппарат, стоявший на столе.

«Опять она галлюцинирует… — думал Гриша. — Опять я не могу сладить с её представлениями… Она видит какую-то картину собственного изобретения!..»

Вдруг она сказала так явственно и громко.

Они взошли на гору!.. Старик что-то говорит юноше (и она, раскрыв рот, начала прислушиваться). Нет! Ничего не слышно (и она откинулась на спинку кресла и тихо заговорила): вот юноша сбросил вязанку… Вместе с стариком они начали таскать тяжелые камни. Они складывают из этих камней низенький, но широкий четырёхугольный столб… Ах! это жертвенник… Старик кладет дрова и хворост на этот жертвенник… Юноша что-то говорит, чего-то словно ищет, об чем-то спрашивает старика — и тот отвечает ему. Ах!.. Опять ничего не слышно!.. Старик указывает ему на небо… И юноша смотрит туда… в самую глубь неба… смотрит восторженным взглядом. Он складывает руки на груди, а старик поднимает веревку, которой были связаны дрова и начинает связывать ею руки юноши. Он связывает тщательно, заботливо… Затем связывает ему и ноги. Он крепко обнимает, целует его и вдруг схватывает его сильными руками, поднимает и кладет на дрова и хворост. Юноша побледнел, но глаза его горят и прямо смотрят в глубину блестящего неба. Ах! Старик торопливо вынимает из-за пояса широкий, блестящий нож, жертвенный нож… Вот он схватывает левой рукой юношу за волосы… гнет его голову назад…

Она замолкла, и вся дрожала… Затем глубоко вздохнула и снова тихо начала:

— Старик смотрит на небо, смотрит любящим и верующим взглядом… Какое-то облако наплывает на небо… Какой-то смутный шум летит из облака… Старик вдруг резко обертывается назад… Ах! Там в кусте терновника запутался рогами громадный белый баран и рвется, не выдерется… Старик дрожит. Из глаз его льются слезы. (И она тихо начала всхлипывать). Он торопливо развязывает юношу. Что-то говорит, нежно целует его и оба опускаются на колени, оба плачут, поднимают дрожащие руки к жаркому, блестящему небу…

Она замолчала.

Прошло несколько мгновений… Она застонала, вытянулась… И каким-то глухим, грудным голосом, вовсе не похожим на её голос, тихо, внятно проговорила:

— Любовь победила любовь! Любовь к небу победила любовь к единственному сыну. Великий прообраз великого Отца, не пожалевшего, для спасения людей, его единственного, единородного Сына.

И с этими словами она дико, громко вскрикнула и быстро скатилась с кресла на пол. Голова её тяжело стукнулась о плиты каменного пола.

Гриша нагнулся над ней и начал обмахивать ее руками и энергично дуть ей в глаза, в лицо.

Она тяжело вздохнула и открыла глаза…

IV

Широкое, необозримое, мрачное поле, перерезанное оврагами, тонет в ночном сумраке.

Гризли летит над ним, легкой прозрачной тенью.

Она летит, и вся душа её трепещет и содрогается.

Все поле залито кровью… усеяно убитыми и ранеными.

Злой ветер несется над полем и твердит постоянно одно и то же:

«Десять тысяч! Десять тысяч!.. Десять тысяч твоих родных, единокровных братий лежат здесь — лежат убитые, или изуродованные, умирающие…»

И видит Гризли как лёгкие тени носятся над убитыми. Они поднимают руки к небу. Хотят взлететь, подняться выше и не могут.

Их руки опускаются, их головы падают бессильно на грудь; на их одеждах тяжелые брызги братской крови…

И Гризли слышит, как раздаются жалобные, надрывающие душу стоны раненых, но она ничем не может помочь им. Страшная мука видеть страдания брата, не зная, чем помочь ему!

На громадном поле и в глубоких оврагах мелькают огоньки. К одному из них подлетает Гризли. Она думает, что это спасительные огоньки санитаров, что люди помогут их страждущему брату, который страдает от их-же братоубийственной руки.

Три человека наклонились над раненым. Он стонет так жалобно — и кажется сердце из камня тронется его стонами. Люди наклонились над ним. Маленький фонарик на поясе одного усатого человека прямо светит в лицо раненому— в молодое, бледное лицо, полное страдания.