Свет и тень

При воспоминании о своей вчерашней смелости у нее вспыхнули щеки. Это был бесстыдный и необузданный поступок. Она должна была понимать, что даже если она и сломает барьер его самоконтроля, то потом он все равно будет ненавидеть ее. Она не услышала от него ни слов любви, ни благодарности, только обвинение в предательстве, которого она никогда не совершала.

В угаре страсти она фактически призналась ему в любви, но об этом она могла даже не беспокоиться, так как он все равно решил, что она лгала. Он всегда так думал. Каролин устало потерла лоб. До тех пор пока она не сказала ему о своей любви, она не думала, что любит его, вернее, она не признавалась себе в этом. Было полнейшим абсурдом любить человека, которого она была исполнена решимости ненавидеть.

Скорее всего это было обыкновенное влечение, которого она раньше не знала и поэтому не могла отличить. Потом она вспомнила, как он склонялся над ней, когда она больная лежала в постели. Его лицо было взволнованным, глаза темными и обеспокоенными. Она вспомнила, как стоял он на пороге детской и наблюдал за ней и Лорел, сидящими в кресле-качалке. Она представила себе его смех, его теплую улыбку, огоньки радости в его серо-зеленых глазах. Она представляла, как он, распластавшись на полу, строил с Лорел крепость из кубиков, как светилось его лицо тихой любовью. Она вспомнила сдержанную силу его тела, его рациональный ум, скрытую от глаз доброту, с которой он относился ко всем окружающим его людям, но которая не предназначалась ей. Да, несомненно, она могла полюбить его, и она любила.

После вчерашней ночи она не могла жить как раньше.

Она не хотела подвергать себя такому истязанию, быть рядом с ним, любить его, но не быть любимой. Каким бы болезненным ни было расставание, как бы она потом ни скучала по Лорел, ей нужно уехать. Нужно немедленно одеться и пойти к Джейсону, пока решимость ее не пропала. Она признается ему во всем и уедет.

Каролин отбросила в сторону одеяло и, сдерживая подступающие слезы, выбралась из постели. Позже, думала она, когда от ее решимости не останется и следа, когда ее здесь не будет, она даст волю слезам.

К тому времени, когда Присцилла принесла ей утренний чай с поджаренным хлебом, Каролин уже была одета, волосы были причесаны и собраны в тугой пучок на затылке.

— Что это вы так рано встали, миледи?

Она подошла поближе и поставила поднос. Встревоженная, она склонилась над ней и спросила:

— Вы хорошо себя чувствуете? У вас больной вид.

— Ужасно, — коротко бросила Каролин, — но не беспокойся, скоро все пройдет.

— Если я вам буду нужна… — нерешительно предложила Присцилла.

— Хорошо, я позову тебя. Спасибо, Присцилла, — поблагодарила Каролин.

Каролин намеренно выбрала платье из темно-розового бархата с манжетами кремового цвета и стоячим воротником, которое никак не соответствовало вкусам Синтии. Довольно простое, оно все же добавляло свежести ее лицу, которое этим утром было слишком бледным. Каролин бросила взгляд на свое отражение в зеркале и вздохнула. От слез глаза опухли, кожа стала вялой и нездоровой. Ей придется пойти к Джейсону сейчас, когда она выглядит не лучшим образом, но ничего не поделаешь, да и это не имело большого значения.

Чувствуя себя как заключенный, приговоренный к смертной казни, она спустилась по ступенькам вниз и вошла в столовую. Джейсон сидел за столом и безучастно смотрел в окно. Перед ним стояла пустая тарелка и чашка чая. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Потом Джейсон встал и подвинул ей стул.

Если бы Каролин не была так взволнована, то при виде этих условностей, учитывая то, что произошло между ними ночью, непременно расхохоталась бы. Как всегда вежливо, Джейсон сказал:

— Доброе утро, Синтия.

— Доброе утро. — Ее голос дрожал.

Он занял прежнее место и, отхлебнув глоток, поморщился. Чай уже остыл. Он налил себе еще чаю из серебряного чайника, стоящего в середине стола. Пока Джейсон добавлял сахар и сливки, она тоже наполнила свою чашку. Чувствуя себя крайне неудобно, она не знала, как ей перейти к теме своей мистификации. Она украдкой взглянула на Джейсона. Глаза его не были опухшими и красными, но выглядел он не намного лучше ее. Каролин вспомнила, какая мука отразилась на его лице, когда прошлой ночью он спросил ее, кто научил ее тонкостям любви, и сердце ее дрогнуло. Как сильно он, должно быть, любил Синтию! А она так жестоко ранила его. Внезапно Каролин охватил всепоглощающий гнев на сестру.