Свет истины. Хроника вторая

Танисец слово сдержал, а может, просто посочувствовал тому, в ком текла кровь его народа, и даже дал совет не говорить, что Аррано в момент гибели был на мачте корабля. Иначе чего доброго обвинят, что он де проглядел волну…

— Дон Нуньес, смотрите! — завопил вахтенный.

Старший офицер повернулся на крик и замер.

Над вершинами далекой скальной гряды в небо поднимался белый столб дыма или пара. И еще один. И еще…

Белесые струи, поднимаясь вверх, впивались в небесную синь, растекались шевелящейся, будто осьминог, тучей — гигантской, даже при взгляде отсюда.

Жалобно, словно плача, замяукали одна за другой корабельные кошки…

Глава 33

[когда, где?]

Не было ни молний, ни грома, ни серного смрада и адского пламени.

Просто сверкнула бледная молния, и из жерла колодца выскользнул громадный змей, невероятный в своей величине и мощи…

Нет, конечно, он был меньше, чем воспетые в легендах дети Хамирана и духов воды — исполинская Ахайда, что могла свернувшись кольцом, окружить целые города, или Шаргат, играючи душивший древних левиафанов, что могли кипятить бездну и крушить скалы, как мягкую грязь.

Даже, пожалуй, был он не длиннее бонавентур-мачты «Леопарда», если считать от клотика до «шпоры». И не толще самой толстой бочки…

Но то, что перед ними не какая угодно тварь, а высшая сущность, было ясно.

Сверкающее тело, блестевшее чернотой обсидиана, перемежаемой сиянием цвета лучей ущербной осенней луны, навевающей мрачные мысли и заставляющей вздрагивать от каждого шороха, окружали радужные отсветы. Голову, нависавшую над ними под сводом пещеры, как капитель зловещей колонны, венчали три бирюзовых глаза и странная пасть, похожая на жало пиявки.

И при этом весь он был как-то по-особому, противоестественно красив.

И эгерийцы, и пираты вмиг забыли про золото. Люди еще ничего не понимали, а просто смотрели вверх, словно околдованные, не мигая.

Они, разумеется, не могли знать, кто и что перед ними. Не могли и подумать, что они первые, кто видит его за восемь с половиной тысяч лет, и что именно таким он являлся жрецам Ата-Алана. Равно как и то, что это — лишь малый остаток его, низшее воплощение, в котором он так и остался замурованным и прикованным к этому храму после проигранной в допотопные дни битвы — проигранной не в мире сем…

Но память уже вызывала, пробуждала, нет, не воспоминания и даже не то, что именуют умники «родовой памятью», а нечто более глубокое и емкое, чему нет названия, но что несет запечатленное через поколения, от отца к сыну, внуку, правнукам, от тех забытых пращуров, что когда-то стремглав бежали от слуг его и ему подобных, чтобы не быть пожранными душой и телом.

И чувство это говорило: перед ними — враг.

Первым среагировал не кто-то из пиратов, казалось, привычных действовать без команды. Не Кармиса — маг-пират. И даже не епископ.

Первым опомнился дон Орио.

— К залпу! — рявкнул он, и все солдаты тут же похватали оружие и в нерешительности навели аркебузы на чудовище.

— Огонь!!! — скомандовал капитан.

Раздались беспорядочные выстрелы.

Змей даже не покачнулся.

— Это морок, призрак! — выкрикнул Орио.

Словно бы услышав его слова, змей изогнулся в воздухе и обрушил удар хвоста на стоявшего ближе всего пирата. Тот не упал, не был раздавлен или даже просто убит на месте — он просто вспыхнул бирюзовым пламенем и распался, растекся булькающей зловонной лужей.

После демонстрации своей материальности, змей взвился к сводам, а затем черно-радужная молния обежала весь зал вдоль стен по периметру — видимо, хозяин здешних мест таким нехитрым образом дал понять, что никого выпускать не намерен.

И вновь занял свое место, озирая незваных гостей с почти ощутимой насмешкой.

Насмерть перепуганные матросы жались к колоннам. Одни обреченно стояли, как по команде «на караул», другие вразнобой перезаряжали ружья, раскусывая патроны. Они немедленно бы побежали, если б знали, куда бежать.

Ронкадор стоял в окружении самых стойких бойцов и ждал развязки, хотя мысленно уже попрощался со всеми и готовился отойти в мир иной.

За соседней колонной Альери опустилась на колени и читала молитвы одну за другой.

Жаль, что она не успела исповедаться святому отцу.

Какой-то из ближайших к выходу матросов ринулся прочь — стремительный рывок черно-золотой молнии, и лишь взметнувшееся пламя осталось от смельчака.

Эохайд отчетливо понял, что жить им всем осталось считанные секунды. Сейчас тварь пожрет их или сотворит что-то еще более ужасное. И откуда ждать спасения?.. Надежды не было. То, что приближается к ним, — сама смерть. Неотвратимая смерть. Оказывается, самое жуткое для таких, как он, людей — неотвратимость.

А Кармиса лишь стояла, замерев, взирая на чудовище. Взирая — и не видя, точнее — видя совсем не то, что остальные.

Тварь была похожа на столб переливающейся самой в себе Тьмы тысяч и тысяч оттенков мрака. Это было существо мыслящее, злобное и невероятно мощное.