Свет, который мы потеряли

Я села в кровати и включила настольную лампу. От яркого света мы оба сощурились. Твое лицо выражало страдание. Ты казался таким незащищенным, ранимым. Несчастным. Потерянным. Как в тот вечер в кафе, когда мы с тобой снова встретились и больше не расставались. Я остро ощущала то семечко граната, твою частичку, которая настойчиво не дает мне прогнать тебя. Когда ты демонстрируешь передо мной свою незащищенность, у меня пробуждается чувство ответственности. Ведь наша истинная сущность открывается только перед людьми, которых мы любим больше всего. Мне кажется, именно поэтому наши отношения развивались так быстро. Уже одиннадцатого сентября между нами исчезли все преграды, наш внутренний мир раскрылся навстречу друг другу. И ты никогда не сможешь этого отрицать. Но в ту ночь этого оказалось недостаточно. Мне нужно было от тебя нечто большее. Мне нужно было твое понимание, честность и способность идти на компромисс. Понимание долга и ответственности. А так – не стоило и бороться.

Я снова взяла тебя за руку:

– Я тоже люблю тебя, но поехать с тобой не могу. И ты это знаешь. Твоя мечта осуществляется там, а моя – здесь.

– Ладно, ты, пожалуй, права, – сказал ты. – Поговорим обо всем утром.

Ты ушел в другой конец комнаты и, скрючившись, улегся на диван. Я выключила свет и стала думать, почему затея отправиться с тобой в Ирак кажется мне бессмысленной. Тому было много причин. И всего лишь одна, которая придавала ей смысл: я представить себе не могу, как буду без тебя жить.

Проснулась я с туманом в глазах, голова раскалывалась. Ты сидел на диване и смотрел на меня.

– Я понимаю, поехать ты не можешь, – тихо проговорил ты, как только я разодрала веки. – Но обещаю, мы не потеряем друг друга. Я ведь хоть иногда буду возвращаться, мы будем встречаться. Я всегда буду любить тебя. – У тебя перехватило дыхание, и ты на секунду умолк. – Но мне необходимо сейчас уехать. А что касается того, что я якобы наплевал на твои мечты… да, я говорил, что похож на отца, Люси. Думаю… думаю, без меня тебе будет лучше.

В голове стучали молотки. В глазах – красные круги. Я совсем тогда потеряла голову и вконец расклеилась. Я разрыдалась в голос, ничего не могла с собой поделать, меня трясло, из горла вырывался невнятный первобытный вой. Так проявляло себя чувство боли, эти звуки хранились у нас в ДНК еще с тех времен, когда наши далекие предки не умели разговаривать. Ты уезжаешь, и ничего с этим поделать нельзя. Ты бросаешь меня. Я знала, что это когда-нибудь случится, но никогда не позволяла себе думать о том, как все будет на самом деле. А оказалось, что это сущий кошмар. Такое чувство, будто сердце мое сделано из тонкого стекла, и кто-то швырнул его на пол, и оно разлетелось на тысячи мелких осколков, а этот кто-то принялся топтать его твердыми каблуками.

Да, ты позвал меня с собой, и это, конечно, очень много для меня значило. Всегда много значило. Но это предложение ничего под собой не имело, оно было совершенно непродуманное. Просто попытка полуночного оправдания, попытка поправить ошибку – загладить вину за то, что не поделился со мной планами раньше, что таил от меня правду, что, выстраивая свое будущее, не принимал меня во внимание. Хотя в глубине души меня всегда грыз вопрос: что бы случилось, ответь я согласием? Сложилась бы наша с тобой жизнь совершенно иначе или все закончилось бы точно так же: я бы сидела в этой ярко освещенной комнате, желая быть где-то в другом месте и в то же время не желая никуда уезжать. Думаю, этого мы никогда не узнаем.

На той же неделе ты собрал вещи и отправился к матери. Надо же было попрощаться с ней перед тем, как уехать навсегда. А я сидела одна в когда-то нашей с тобой квартирке и плакала.

Глава 22

Мы никогда не говорили о том, что было после. Я ни словом не обмолвилась, насколько сломал меня этот удар, не рассказывала тебе, как сидела, глядела на дырки между книжными корешками, в которых некогда стояли твои книги, и никак не могла заставить себя хоть чем-то заполнить их. Как не могла без слез есть вафли. Или надевать деревянный браслет, который ты мне купил на уличной ярмарке на Коламбус-авеню. Мы наткнулись на нее случайно и застряли на весь день, ели блинчики с молодым итальянским сыром и делали вид, что ищем новый ковер для воображаемого лыжного домика.

Однажды вечером, через две недели после твоего отъезда, я взяла с полки над кухонной раковиной бутылку твоего любимого виски. Ты забыл прихватить ее с собой. Налила, выпила, налила еще, и еще, сначала со льдом, потом лед закончился, и я пила просто так. Напиток обжигал губы, но мне казалось, что с каждым глотком я целую тебя. И боль немного поутихла. В первый раз после твоего отъезда я крепко спала всю ночь. Наутро, конечно, была никакая и на работу не пошла, позвонила и сказала, что заболела. Однако на следующей неделе снова напилась. Через неделю – опять. На работу ходила через силу, привыкая к постоянной боли.