Свет любви

— Ах, Сергей, если ты так внимателен к каждой женщине, — горе твоей супруге…

Зина не льстила и не лгала. Ей действительно стало казаться, что если б она вышла за него замуж, те умерла бы от ревности.

Он пробыл всего десять минут и поспешил к машине, которая ждала его возле столовой.

Прошло три дня. Утром Зина встала так рано, как не поднималась уже несколько лет, и торопливо начала прихорашиваться. И как только на дальней стороне аэродрома завыли турбины реактивных самолетов, опрометью бросилась в поле. Найдя возвышенный пригорок у самой границы кукурузного поля, она в бинокль стала наблюдать за суетой еле различимых людей у нового палаточного городка. Люди бегали возле самолетов, однако взлетать никто и не думал. Но вот на бетонную полосу выкатился небольшой, с крыльями-ножами истребитель. Он долго бежал по дорожке, так долго, что сердце у Зины екнуло (взлетит ли?), и тут колеса оторвались от земли. Круто, почти свечой (так никогда не взлетали «старушенции») самолет устремился в светло-голубое утреннее небо. Несколько мгновений, и он исчез. Тщетно Зина искала его в бинокль: на голубом фоне остался только дымный след, похожий на перистые облака, окаймлявшие снизу небесный свод. Вскоре стало видно, что этот величественный, безграничный свод очерчен широким белым кольцом. Казалось, что в небе повесили дымный обруч. А самолета не было еще видно. И вот, откуда ни возьмись, он появился. Со свистом, как ракета, пронесся он над аэродромом — и вдруг опять устремился ввысь, снизился… Он исчезал и вновь появлялся из глуби неба, шум и свист то нарастал до рева, то исчезал вовсе, и тогда было слышно, как за ее спиной шелестит ветер тяжелыми листьями кукурузы. Всякий раз, когда самолет носом вниз приближался к бетонной полосе, сердце Зины сжималось и будто кто невидимый давил грудь. Но каждый раз летчик с ловкостью виртуоза выходил из пикирования, и тогда дышалось легко и свободно, и хотелось стать птицей, устремиться за ним. Но вот бурный, беспрерывный каскад взлетов прекратился, и Зина — о боже! — увидела в небе свое имя, написанное гигантскими дымными буквами.

— Зина, — прочитала она и повторила: — О боже!

Буквы расплывались, растаскивались ветром по бокам небесного свода и ввысь. Зина изумленно смотрела на них, и ей казалось, что и она сама уносится в глубину вселенной, к звездам. Это длилось минут пять. А Зине казалось, что целую вечность прожила она в восторге от своего счастья…

С тех пор, как она себя помнила, она жила возле этого аэродрома. Тысячи курсантов и летчиков влюблялись в местных девушек и женщин, но разве имя хоть одной из них возносилось над землей, как ее имя?

Радости ее не было предела. Она вспорхнула, как птица, и, не чувствуя под собой земли, понеслась к офицерским домикам, где махали платками, беретами, фуражками удивленные люди.

И вдруг подумала: «Что я делаю? Теперь все догадаются, все!» Память подсказала ей, что в лагере нет ни одной молодой женщины по имени Зина, и она остановилась.

— Глупый, что он наделал! Это видел весь аэродром, весь лагерь. Этого никогда не бывало, и все будут говорить, показывать на меня пальцем…

Имя, написанное в небе Строговым и подчеркнутое дымным следом, как бы отрезало ее от мужа. А она еще совсем не решилась оставить его, и ей стало страшно…

«Одно дело, — подумала она, — сделать рыцарский жест, другое дело — быть таким мужем, как Пучков…»

Тщеславие ее было пресыщено. Она вернулась с небес на землю и ужаснулась, как же теперь будет смотреть мужу в глаза? Он ведь не успеет доехать до аэродрома, как ему все расскажут…

Зина упала в траву и заплакала. Потом, озираясь то на небо, то на дальний палаточный городок, то на офицерские домики, как будто отовсюду на нее были устремлены осуждающие взгляды, она шмыгнула в кукурузный массив и по его краю, разбитая и обессиленная, поплелась домой.

Нырнув, как испуганный зверек, в свою «спичечную коробку», Зина увидела на столе открытку от мужа с полевого аэродрома. И тут же она написала ответ, полный клятвенных уверений в любви: таких писем она никогда не писала ему.

Глава пятнадцатая

Эскадрилья летела над горами, разбившись на тройки. Сидя позади капитана Гурьянова, пилотировавшего головной бомбардировщик, Пучков то и дело посматривал по сторонам. Почти рядом, крыло к крылу, шли машины Громова и Еремина, а сзади виднелось еще несколько троек.

Пучков никогда не оставался равнодушным, видя эскадрилью в полете. Правда, чувства, которые им овладевали при этом, были не похожи на те, что переживал он, впервые наблюдая воздушный парад над Москвой. Тогда он гордился летчиками-виртуозами, конструкторами — всей страной, которая испокон веков была ситцевой державой и сумела создать такую авиацию. Сейчас он гордился простыми ребятами в комбинезонах — своими механиками. Ведь только благодаря им эти старые, уже повсюду списанные машины были способны на дальний перелет.