Свет любви

Ответ Миши, еще скованного испугом, был невнятен.

— Вы понимаете, что могло бы произойти, если б летчику вздумалось открыть люки?

Толпа грохнула смехом.

— Чего смеетесь? От смешного до трагического был один шаг. Смотрите. — Гурьянов дотронулся до белобрысой головы моториста. — Он начал седеть.

Действительно, волосы на висках у Пахомова были значительно белее, чем на голове.

Гурьянов тут же наложил взыскание на пилота — самолет перед вылетом надо осматривать лучше — и на техника звена, чтобы внимательней следил за своими подчиненными, и на Комаристова, не подумавшего, к чему может привести глупая и злая шутка. Пахомову же он сказал:

— Идите отдыхайте.

— Слушаюсь, товарищ капитан.

— Ну, Миша! Теперь ты авиационный внук деда Щукаря, — сказал Ершов, прибежавший со стоянки встречать самолет с Мишей в бомболюке.

Но на этом злоключения дня не кончились. Придя в себя, Миша, как побитый, поплелся на стоянку. У самолета, что стоял в капонире на покраске, он увидел человек пять механиков, окруживших осла. Осел рвался с привязи, раскрашенный, как зебра. Сержант Ершов, заканчивая свое дело, торопливо орудовал распылителем краски. Белые полосы ложились на вздрагивающий ослиный бок.

— Вы что потешаетесь над животным? — закричал Миша.

— Надоел, проклятый! Отучим его от аэродрома! — ответил Ершов. Он пояснил, что хозяином ишака стал после недавней смерти матери ее сын, стиляга, которому осел вовсе не нужен. С ним толковали, требовали, чтобы он отучил своего осла от аэродрома. Стиляга вызывающе отвечал, что механики ничего сделать ишаку не смогут. А если и сделают, то заплатят в пятикратном размере, чего, как видно, и добивается этот поселковый шалопай.

Когда камуфлирование было закончено, Ершов сказал:

— Ну, Миша, теперь от тебя зависит, будут тебя называть его другом или перестанут...

— А что я должен сделать? — нерешительно спросил Миша.

— Возьми вон тот насос, подними умнейшему хвост и цикни...

Миша поднял насос, однако руки словно застыли.

Желтый приподнял хвост, Ершов подскочил к Мише и, направив насос в цель, толкнул шток поршня. Брызнул обжигающий, как йод, этилированный бензин. Осел взвился, как птица, и с ревом полетел мимо технической комнаты.

Пучков выскочил и не поверил своим глазам. Что скажет теперь население поселка? Осел будет носиться по всем улицам. Бабы будут приговаривать: «Ерадромные-то над скотиной потешаются». Он выхватил у дежурного по стоянке карабин и, когда ишак забежал на летное поле, пристрелил его...

Буквально через час на стоянку приплелся стиляга. Не вынимая изо рта сигареты, он заломил немыслимое денежное возмещение.

— Бога-то побойся! — ахнул Пучков.

Но ни в бога, ни в черта этот лощеный недоросль не верил.

— Вы забыли, сэр, — процедил он, — что это называется самоуправством. Я напишу вашему генералу, а, если он не согласен, то и министру...

Пучков долго молчал.

— Хорошо. Завтра наше коллективное письмо будет у председателя поселкового Совета, а ишак такого же веса — на вашем дворе...

— Мне не нужен осел, сэр, мне нужны монеты. Надеюсь, вы не хотите широкой огласки?..

И парень назвал сумму, в пять раз меньшую, чем сперва.

В обед Пучков расплатился.

Когда Тальянову рассказали, как мчался по аэродрому, ревя и подпрыгивая, назойливый ишак, глаза генерала налились гневом... Но вдруг он отвернулся, расхохотался и сказал, что пусть разбирается сам Пучков.

Глава одиннадцатая

В субботу Пучков вернулся с аэродрома рано.

— Это правда? — кинулась к нему Зина.

— Что правда?

— Как что? Не знаешь разве: в лагерь надо переезжать!.. — В ее голосе вновь прорвались резкие, «до-крымские» нотки.

— Правда, Зина.

— Еще не легче! Жили, жили и вот — на тебе: переезжать! Что стоят после этого слова вашего генерала?

Как всегда, спокойно и деловито Пучков разъяснил, что генерал тут ни при чем. К лагерной жизни вынуждают обстоятельства: поступил приказ о досрочном выполнении учебной программы. А это можно сделать, если курсанты и инструкторы не будут тратить времени на переезды из города на аэродромы и обратно.

Прежде, при старом начальнике училища, в лагерь выезжали каждое лето. А Тальянов, методист до мозга костей, считал, что курсантов нельзя перегружать сперва теорией, а потом практикой, и чередовал занятия на аэродромах с занятиями в учебных корпусах, что не требовало лагерей. Но после такого приказа ему ничего не оставалось делать, как воспользоваться лагерным опытом прошлых лет.

Спокойный тон Пучкова почти привел Зину в равновесие. Через час, беззлобно ворча, она стала складывать вещи в чемоданы и узлы.

Пучков радовался. Все-таки она была теперь куда податливее, чем в прошлом году. Тогда она встретила приказ о переезде, как весть об эвакуации.

— И о чем это думал ваш начальник? Из города!.. К черту на кулички. Да я там буду просыпаться от этого сумасшедшего гула! — возмущалась Зина. Тогда-то она и принялась умолять мужа перейти на службу в технический отдел, где офицеры работают «восемь часиков».