Свет мира

Оставшись один, скальд с восторгом оглядывал комнату. На стене висели две картины, одна — изображавшая водопад, низвергающийся в пропасть, другая — бьющий гейзер, в углу стояли две прибитые к стенам скамьи с подушками, перед ними стол, стульев не было, на полу тканые дорожки и коврики, вышитые украшения на стенах, широкая тахта с пестрым покрывалом и множеством вышитых подушек, комод с тазом для умывания, пузырек с шампунем, мыло, пудреница, баночки с кремом, от которых в комнате царило особое благоухание, здесь были также Сонник и чернильница. На стене над комодом кнопками были прикреплены три открытки с киноактерами, все немного слащавые, и на четвертой открытке — кинозвезда, которая выглядела не совсем прилично и была не очень-то красива. У стены напротив окна стоял ткацкий станок с начатым полотном. Скальд сидел на тахте среди чудесных подушек и не мог оправиться от изумления, он даже не представлял себе, что на свете может быть такая комната. К благоуханию всех пузырьков, стоявших на комоде, примешивалось благоухание из кухни, расположенной по соседству с комнатой, скальд слышал, как с ложки на сковородку падает тесто с дивным шипением, непременно сопровождающим все торжественные события в жизни человека, потом запахло кофе. Наконец пришла девушка, разрумянившаяся от плиты и уже успевшая сменить свитер на узкое платье, красиво облегавшее ее фигуру; она постелила на стол скатерть, принесла крепкий кофе с такими густыми сливками, что они почти не текли, и горячие оладьи с хрустящими краешками, политые маслом с сахаром.

— Мне кажется, что я умер и попал на небеса, — сказал гость, положив в кофе сахар.

— Вот уж не думала, что дождусь в гости скальда, — сказала девушка.

— Никогда бы не поверил, что на свете может существовать такая комната, — сказал он.

— Когда я приехала сюда в прошлом году, здесь была гостиная, но я выбросила отсюда всю рухлядь и поставила вместо нее свой ткацкий станок. Я сама сколотила эти скамейки в углу, выкрасила их и положила на них плоские подушки, правда, красиво получилось?

— Не спрашивай меня, — ответил скальд. — Все, что я здесь вижу, выше моего понимания. Мне не с чем это сравнивать. У меня ведь ничего нет.

— А кому принадлежат стихи, которые ты написал прошлой весной? — спросила она.

— Тебе, — сказал он.

— Нет, — сказала она. — Не льсти мне. Но и Пьетуру Три Лошади эти стихи тоже не принадлежат, даже если бы ты и прочитал их на его празднике. Все-таки я предпочла бы ходить босиком в такой мороз, как сегодня, лишь бы уметь писать такие стихи.

Он перестал есть и пить и с минуту смотрел на нее, она стояла посредине комнаты, у скальда аж слезы на глаза навернулись. Если он и написал несколько красивых слов, разве могли они идти в сравнение с тем, что творит она одним только своим существованием: ее формы были столь совершенны, что к ним уже ничего нельзя было прибавить ни в стихах, ни в прозе, ни кистью, ни даже с помощью божественного откровения.

— Йорунн, — сказал он, глядя с мольбой ей в глаза своими глубокими чистыми серьезными глазами. — Пощади меня!

— Пожалуйста, пей кофе, — сказала она и засмеялась.

— Твои оладьи, — сказал скальд, вновь овладев собой, — их есть — это все равно что есть ореол.

— Вряд ли это ореол святой, — заметила девушка.

— Да, к счастью, — согласился он. — Послушай, а что это за женщина у тебя там на открытке?

— Это я, — сказала она.

— Не может быть, — удивился скальд. — Я не верю, чтобы ты могла так высоко задрать юбку в присутствии посторонних.

— Перед скальдом можно и выше, — ответила она. — перед скальдом все нагие.

— А кто эти трое над ней?

— Ты думаешь, они настоящие?

— По крайней мере они хорошо подстрижены и причесаны, — сказал он.

— Хочешь, я подстригу тебя? — предложила она. Он немного подумал и сказал:

— Нет, я не смею.

— Налить тебе еще кофе? — спросила она и засмеялась. — А чего ты боишься?

— Я могу простудиться, если останусь без моей шевелюры, — ответил он. — А почему у тебя нет фотографии Йенса Фарерца?

— Опять ты со своим Йенсом Фарерцем! — сказала она, усмехнувшись, и в ее глазах мелькнул дерзкий огонек, скорее вызывающий, чем озорной, и скальду показалось, что теперь он лучше понимает эту фотографию девушки на стене.

— Однако же вы вместе гуляли осенью по склону, — сказал он.

— По какому склону? — удивилась она.

— Ну… просто по склону, — ответил он.

— Я встретила его возле дома, — сказала она.

— Возле дома? Какого дома?

— Ну… просто возле дома, — ответила она.

Некоторое время она задумчиво дула на стекло в морозном узоре, потом вдруг спросила:

— Как это так получилось, что ты, который пишет стихи для Пьетура Три Лошади, не богат и не счастлив?

— Все мое счастье в том, что я беден, — ответил он. — Я бесконечно благодарен Богу за то, что он не дал мне ничего, кроме меня самого. Пока у меня ничего нет, я имею право считать себя человеком.

— Это странно, — заметила она.