Свет мой ясный

– Он что, тоже уезжает? – вяло пробормотала Катюшка, осторожненько промокая утиркою уголки глаз. – Вместе, стало быть, с Людвигом?

Так вот оно что! Вот в чем печаль Катюшкина! Людвиг уезжает! Да неужто он ее с собою не зовет? Ведь даже Фриц… Нет, быть не может. Была такая любовь – и вдруг расстаться навеки?

– И… надолго? – спросила Алена осторожно. – Людвиг, говорю, надолго едет?

– Да на целую вечность! – взвизгнула Катюшка, и слезы, будто напугавшись этого визга, так и хлынули из ее глаз, ничем уже не сдерживаемые. – На год, а то и на два!

– Ну, это не срок, – отлегло от сердца у Алены. – Воротится!

– Да ведь он хочет, чтобы я с ним ехала! Уперся – с места не сойдет: поезжай да поезжай! Целую неделю разгул гневу своему дает. Не то, говорит, останешься на улице, не для того я, говорит, гнездо вил, чтоб ты туда чужих самцов приманивала!

«Какие-то они, эти немцы, удивительно однообразные, – неприязненно подумала Алена. – У того гнездо, и у этого гнездо. Экие птичьи умы!»

– Так что за беда? – сказала она ласково. – Поезжай с Людвигом – вот и вся недолга!

– Да! Поезжай! – распялив рот, всхлипывала Катюшка. – А ты-то сама что – поедешь? Поедешь с Фрицем?

Алена опустила голову:

– Может, и поеду.

Катюшка даже платочек выронила. Впрочем, он уж так промок, что превратился в бесполезный бесформенный ком.

Торопливо утершись жестким от серебряного шитья рукавом, Катюшка уставилась на подругу. Алена не видела выражения ее лица, но знала, что на нем написано беспредельное изумление.

Она и себе изумлялась: ведь в первый раз необходимость и разумность согласия на эту поездку была ею вполне осознана.

Конечно, это был выход для нее – не худший выход! Ведь пора признаться: поиски ее ни к чему не привели и не приведут. Убийца Никодима сгинул, растворился в бескрайнем мире – и вместе с ним сгинула надежда Алены оправдаться.

Мыслимо ли жить так, как живет она сейчас? Ведь каждый день может стать для нее последним! И хотя неизбывная тоска изрядно притупила страх смерти, все-таки гложет, изнуряет мысль, что, откройся сейчас ее тайна, попадись она снова в Тайную канцелярию – и вновь будет приговорена не только к казни, но и к вечному позору и мирскому презрению. А Егор… Узнай об этом Егор, он содрогнется от отвращения, когда поймет, кого обнимал, кого целовал так жарко, так нежно… Что толку верить, мол, душа душу знает! Это все обман сладкий. Никто ничего о другом не знает и знать не желает. Люди верят лишь в то, что явно, а что в сердце варится – то от всех утаится.

Словом, в Москве для Алены места нет. Уйти в скитания? Жить подаянием? Это не по ней, как и монастырское житье-бытье. Злобное лицо Еротиады на миг выглянуло из самых темных и грязных закоулков памяти, и Алена мысленно плюнула в это лицо.

Ну уж нет! Хватит с нее благодати! Вот и выходит, что места нет не только в Москве, но и в России. Чем же плохо: принять предложение Фрица и отбыть с ним за тридевять земель, в его фарфоровую, сахарную, такую-сякую-немазаную Саксонию? Фриц посулил, что на чужбине ее не покинет, обеспечит ей вполне щедрое содержание, и даже если обязанности перед родом и семьей вынудят его со временем избрать себе достойную супругу, дабы произвести на свет сына и наследника, очередного фон Принца, он все равно не покинет Ленхен… Особливо ежели она перестанет предаваться меланхолии и вновь будет оказывать Фрицу знаки нежного внимания.

В этом-то все и дело! Сказавшись недужною, Алена всю эту неделю умудрялась держать Фрица в отдалении, и дыни вновь сделались главным продуктом его питания, а также в ход пошел весь прежний валерьяновый арсенал. Но так ведь не может длиться вечно! Придется когда-нибудь разделить ложе с Фрицем… Да вот только что делать потом, если при одной мысли об этом тошнота подкатывает к горлу? Что? В петлю? В омут головой? Но еще неизвестно, есть ли в Саксонии омуты!

Она так глубоко об этом задумалась, что едва не подскочила, когда рядом раздался исполненный искреннего ужаса голос:

– Tы что?! Спятила вовсе?! Там ведь дичь! Глушь! Ни городов, ни лавок, ни ассамблей! Одни каторжники в этих… как их? В заводах! И леса там дремучие! Медведи, рыси! Вот задерет тебя медведь, как твою матушку, царство ей небесное, – тогда узнаешь, почем сотня гребешков!

Алена с недоумением уставилась в бледное, перепуганное лицо подруги.

– Господь с тобой, Катюшка! Это, верно, ты спятила. Как это: ни городов, ни лавок, ни ассамблей? Опомнись, чего несешь-то? Ну какие, скажи на милость, в Саксонии каторжники да медведи?!

Бледное лицо Катюшки осунулось на глазах. Нижняя губка отвисла.

– Где? – чуть слышно простонала она. – В Сакс… ксо… саксо… – Язык заплелся, и Катюшка едва смогла вымолвить: – Так Фриц, что ли, в Саксонию едет?!

– Ну конечно! – вздернула брови Алена. – А Людвиг – не туда, разве? Но куда же, скажи на милость?!

Катюшка запрокинулась, будто намеревалась грохнуться в обморок, заломила руки…