Свет мой светлый

Свет мой светлый

СЛОВА, ТВОРЯЩИЕ ПРАЗДНИК

Вот какие мысли вызвала у меня книга Владимира Деткова.

После школы по давней юношеской мечте пошел В. Детков учиться на агронома. Стал земледельцем, чтобы сеять вечное, доброе — хлеб. Радостно было впервые ронять хлебные зерна в свежераспаханную почву. И восколашивалась эта его любовь к родной земле спелыми колхозными нивами.

Казалось бы, нет ничего достойнее и нужнее дела хлебороба, ибо всему голова и основа — хлеб!

Но спустя годы, молодой агроном вдруг подал заявление в Литературный институт…

И вот думаю: что же заставило его изменить земле, оставить в борозде плуг и взяться за перо?

Читая написанное им, убеждаешься: нет, это не измена, не легкомысленная «охота к перемене мест», а все та же преданная верность, обретшая новое качество. Не смог человек больше молчать об этой своей верности, молчаливое общение с полем вырвалось из души заветным словом о земле и обо всем сущем на ее тверди.

И вот читаем:

«Иногда, шагая домой после трудной и важной работы, вдруг невольно вспоминаю отца. По привычке задумываюсь: а почему я его вспомнил именно сейчас? И, как бы поглядев на себя со стороны, нахожу отгадку — ведь его походкой иду! Размеренной, неторопливой поступью человека, исполнившего доброе, нужное людям дело…»

Я процитировал здесь коротенькую новеллку «Отец» — всю целиком, от начала до конца. Но сколько же много в ней сказано! Какая душевная глубина художнического взгляда!

А вот пример зрелой мудрости писателя (новелла «Память»):

«Сон и смерть.

Человеческая память вносит свои поправки в объективную реальность этих явлений…

— Спит как убитый, — с добрым чувством восхищения говорим мы о человеке, поработавшем всласть.

— Лежит как живой! — восклицаем печально, прощаясь с тем, кто безвременно покинул нас. — Еще столько мог сделать… Он умер в работе, посреди кипучей жизни своей…

— Нет, он не умер, — протестует Память. — Для нас он живой, только уснувший на долгое долго».

Или вот еще («Живые и мертвые»):

«Живые закрывают глаза умершим, а ушедшие из жизни нередко последним движением души своей на многое открывают глаза живым!»

Или давайте вместе поразмышляем, слегка погрустим над такой миниатюрой («Душа и руки»):

«Руки тянутся срывать… Зачем? Не лучше ли глазам довериться: смотреть, убедить себя в непосягаемости, грустить о несорванном, мечтать. Душой стремиться!

А нередко руки опережают движение души. Забегают вперед… Грубят… Берут все, что могут.

А душе там уже и делать нечего — на развалинах недостроенных чувств… на разгаданных тайнах…»