Свет мой светлый

— Ненормальные… Варварство какое-то… Детский сад… — ворчал Валерий Аркадьевич, механически продолжая стряхивать со своего светлого костюма давно впитавшуюся в ткань воду. В пятнистом костюме он напоминал тощего рассерженного гепарда, угодившего задом в муравейную кучу: рычал, отряхивался, но не двигался с места. Ни на минуту не позволяя себе оставлять Олю наедине с Серегой.

Так, втроем, они и вернулись в гостиную, которая оказалась пустой. Ни у Оли, ни у «синего» это обстоятельство не вызвало никакой реакции. Усадив Серегу за стол, Оля принялась потчевать его разными копченьями, соленьями, вареньями. И пороховой запах, еще витавший в комнате, вскоре заслонили ароматы деликатесов, вкус которых Серега давным-давно успел забыть. И первые минуты, по инерции купального возбуждения и голода, Серега с аппетитом уплетал все, что подкладывала в его тарелку щедрая Олина рука.

Валерий Аркадьевич, как вошел в комнату, сразу же прикрыл окно и отстраненно сел в кресло у камина. Придвинувшись поближе к огню, он поворошил маленькой блестящей кочережкой догорающие поленья и стал поочередно обращать к жару полы пиджака и брюк. На глазах темные гепардовы пятна стали исчезать, и Сереге, с веселой улыбкой наблюдавшему за этой картиной, он уже казался неопасным и мирным. Огонь в несколько минут укротил в нем мультфильмовского хищника, но был бессилен сиять с его лица бутафорию смертельно оскорбленного человека.

Вдруг из соседней комнаты сквозь притворенную дверь донесся приглушенный девичий смешок. Эхом перекинулся с ним скрип половиц на втором этаже.

Каштановой колючкой перекрыл горло кусок нежнейшей корейки. Серега задохнулся, настигнутый внезапной догадкой: «Ведь если бы его не было здесь… Она бы… Оля… с этим».

Он отложил вилку в сторону и, чтобы не закричать, вцепился обеими руками в сиденье стула. Стул заскрипел, Оля подняла глаза. Их взгляды встретились. По инерции она еще сказала ему: «Ешь, ешь, чего ты…» Но взгляд ее тяжелел. Она тоже все слышала и поняла его мысли и чувства…

«Оля, Олюшка, как же так?! Как же так?!» — кричал, молил, вопрошал его взгляд. А голос, вырвавшись из удушья, ответил:

— Спасибо… Я, кажется, сыт…

Снова дурно пахнуло пороховой гарью, и все недавние Серегины облегчения, радости, промелькнувшие надежды враз осыпались, точно пепел с потухших углей. Жалким и никчемным представилось ему все, что он успел тут натворить. Вот именно — дым из ушей… Пляска на собственных похоронах.

И его уже не обнадеживал надутый вид «синего». Их треугольник вновь ощетинился непримиримыми жалами углов.

Партия зашла в тупик. И теперь только сама Оля могла привести ее к логическому завершению.

И она сделала два решающих хода.

Первый — когда рассаживались по машинам.

Серега сел на заднее сиденье синей «Лады». Валерий Аркадьевич помог Оле закрыть дачу и разместился за рулем. Оля обежала машину. Валерий Аркадьевич предупредительно приоткрыл переднюю дверцу. Серега весь сжался, чувствуя себя ничтожно малым. И когда Оля подхватила ту дверцу, все в нем рухнуло и он, обессиленный, утонул в мягком сиденье как в сугробе…

Но Оля не села рядом, а лишь положила там хозяйственную сумку и захлопнула дверцу. И от ее хлопка, как от выстрела, вздрогнули и опали вниз плечи Валерия Аркадьевича. А Оля уже дергала за ручку вторую дверцу и никак не могла открыть ее. Наконец до Сереги дошло, что замок дверцы застопорен, и он вялой, непослушной рукой потянулся к резиновой кнопке и не сразу сумел извлечь ее из углубления. Оля села в машину, и новый хлопок дверцы вскинул и опустил плечи Валерия Аркадьевича.

— Поехали, — сказала Оля.

И Валерий Аркадьевич встрепенулся, задвигался, но как-то сумбурно, суматошно, словно перепутал вдруг свои руки и ноги и они никак не могли разыскать положенные им педали и рычаги. Наконец машина дернулась и, словно заикаясь, скачками одолевая первые метры, пустилась вдогонку за умчавшейся красной «Ладой».

Серега неотрывно смотрел на Олино фото, боясь взглянуть на живую, сидящую рядом, веря и не веря в реальность происходящего.

Второй и, пожалуй, финальный ход был сделан у Олиного дома. Она уже покидала машину, когда Валерий Аркадьевич, не оборачиваясь, спросил у Сереги:

— А вам куда, молодой человек?

Оля ответила за него:

— Нет, нет. Сережа мой гость, он к нам. Спасибо, Валерий Аркадьевич. Спокойной ночи. — И потянула за рукав опешившего Серегу.

XVIII

Пока они шли к подъезду, машина, затаясь, безмолвствовала, и Сереге подумалось, что будет совсем весело, если «синий», на правах друга семьи, учителя музыки или еще бог знает кого, пойдет за ними по пятам, и вся эта дачная кутерьма перекинется в дом, где его, Серегу, совсем не знают, не ждут и, быть может, знать вовсе не желают. И тут уж никакие фокусы — ни дым из ушей, ни стойки на ушах — не помогут. И лучше бы не объявляться сейчас, да еще в солдатском облачении. Хоть Серега и не стыдился никогда до этого формы, а, наоборот, вполне объемно чувствовал себя в ней «достойным представителем», только кому ж безразлично, как на него посмотрят другие…