Свет мой, зеркальце…

— Я вечно? Это я вечно? Я вся на нервах, места себе не нахожу!

— А у Модеста нашла?

— Представь себе!

— И что он тебе сказал? Что он тебе мог сказать без обследования?!

Врач, понял Ямщик. Готовят к операции?

— Всё он мне сказал! Нормальные игры в ее возрасте, нет причин для беспокойства…

— Нормальные?! Ребенок беседует с зеркалом!

— Ну и что?

— Ничего! Просто прекрасно! Ребенок общается с собственным отражением! Нормальные игры, нет причин для беспокойства! Модесту самому нужен психиатр! Помнишь, что было, когда я попытался отобрать у нее зеркальце?! Нет, ты помнишь эту истерику?!

— Отлично помню. А еще я помню, что через пять минут она успокоилась.

— Конечно, успокоилась! Она заперлась в ванной, устроилась напротив стенного зеркала и стала выяснять, что значит «вектор»! Они в школе, оказывается, еще не проходили векторы!

— А зачем выяснять, если уже проходили?

— Издеваешься?

— Ни капельки. Между прочим, ты сам позже вернул ей зеркальце. Никто не заставлял тебя это делать.

— Я что, идиот? Какой смысл прятать от дочери карманное зеркальце, если она прекрасно болтает с зеркалом в ванной, в гостиной, с дверьми шкафа-купе, наконец?! С любым зеркалом вообще! Помнишь твою пудреницу?

— Помню. Она выясняла у пудреницы, что значит «нестояк». Ты говорил по телефону с Артемом, жаловался на нестояк, а Верунчик услышала. Ты очень громко жаловался. Она обсудила с пудреницей твой нестояк и посоветовала тебе супер-капсулы XL. После этого ты сразу вернул ей любимое зеркальце.

— Ты что, всерьез думаешь, что ей отвечала пудреница?

— Нет, конечно. Ей отвечал интернет. Она всё выяснила заранее, а тебя она попросту разыграла. Верунчик — ребенок, развитой не по годам…

Взрослую спальню оформили в шоколадных тонах. Обои, шторы, мебель, люстра — от черного, горького с повышенным содержанием бобов какао, до молочного, светло-коричневого. Отец Веры сидел на кровати, голый по пояс. Крупный от рождения, обладатель широкого деревенского костяка, за годы малоподвижности и отменного питания он набрал лишний вес, обзавелся внушительным животом. Аристократическая бородка «а ля граф де ля Фер» забавно контрастировала с купеческим обликом. Сейчас бородка обиженно подрагивала: отец сердился и не знал, как дать выход обиде.

Верина мама, одетая в темно-розовый халат из велюра, с иронией наблюдала за мужем. Халат делал ее больше, чем на самом деле, то есть очень большой. Отложной воротник, широкие манжеты рукавов, декорированные эффектным кружевом; длинный, небрежно завязанный пояс — не женщина, праздничный торт.

— Сенечка, Модест — умница. Он профессионал, нравится тебе это или нет. Зачем нам таскать Верунчика на сеанс, зачем нервировать ребенка? Модест скажет тебе то же самое, что и мне. Девочка разговаривает с зеркалами? В ее возрасте, а главное, в ее положении, — слово «положении» мать выделила голосом. На отца это подействовало, как холодный душ, — естественна любая игра, где в наличии поиск собеседника, друга, спутника-невидимки. Верунчик общительна в школе? Да. У нее есть реальные приятели и подруги? Да. У нее отличное настроение? Да, тыщу раз да. Не переживайте, сказал Модест. И ребенка не мучьте зря. Наиграется, вырастет, перестанет.

— Наверное, ты права. Извини, вспылил. Кстати, я договорился с Вайнбергом. Он берется оперировать Веру.

— Вайнберг? Мы уже не летим в Израиль?

— Я звонил в Тель-Авив, Гоше. Гоша сказал: Вайнберг — лучший вариант. В Израиль мы улетим на реабилитацию. Гоша предлагает «Бейт Левинштейн», у него там связи. Двадцать минут от Тель-Авива, специалисты экстра-класса…

Операция, подумал Ямщик. Реабилитация. Обождать, пока ситуация прояснится? Чего там ждать, я ведь сам отвечал: будет ходить. Или все-таки пусть сначала Вайнберг, Гоша, «Бейт Левинштейн»? Бес тянет резину, ходит вокруг да около. Но ведь и я тяну? Чем же мы тогда отличаемся друг от друга?

Все, хватит. Пора решаться.

2 Взять ее, Зинка!

Мороз пощипывал, снег поскрипывал.

Мороз — нос и щеки, снег — под ногами.

Раньше Ямщик устроил бы себе жесточайший разнос за такие словесные пируэты, а сейчас ничего, шел да улыбался. Сугробы, груды сокровищ Али-бабы, искрились на солнце, играли мириадами блесток. В воздухе стояли, толкались, перекрещивались радуги — праздничная канитель, тончайшая ледяная пыль до отказа заполнила мир волшебным рождественским сиянием, хотя оба Рождества, и католическое, и православное, миновали. У Ямщика слезились глаза. Это ничего, это ерунда, главное — все вокруг материальное, надежное, безопасное. Безопасное! Даже когда идет снег. Снег вам не дождь, снег — другое дело…

Снегопада не было. Что же до наполнявшей воздух нестерпимо сверкающей взвеси — это была всего лишь иллюзия. Одна из множества оптических иллюзий зазеркалья; в качестве приятного исключения, безвредная. Ямщик полагал ее побочным эффектом от пересечения и наложения бесчисленных микро-отражений в миниатюрных ледяных гранях. Из чего состоят сугробы? То-то же!

Так ли это на самом деле, он не знал.