— Нет, — ирландец хохотнул, — ничего с ней не стало. Ночь за ночью, день за днём, да наступил Самайн. Снова котёл понадобился. А в эту ночь, сами знаете, все нормальные люди по домам сидят. И мы теперь знаем, зачем. Вдруг кто из сидов озвереет? Вот. Но Немайн оказалась в себе, и ленивицу нашу на половине дороги встретила. «Я», — говорит, — "решила, что ты приболела. Раз уж котёл на холм затащить не смогла. А праздник есть праздник. Ты как, выздоровела, соседушка?" А соседушка ни жива ни мертва. Сказать, что да, что нет — никак нельзя, сида ложь почует. И будет тогда ой. Даже — ОЙ. Но — вывернулась. Сказала, что сейчас здорова. И это было правдой! Она же и правда была вполне здорова, а про то, что с ней раньше было, просто промолчала. Тут сида ей отдала котёл и была такова! Весёлый Самайн получился. Но уж не столько вкуснятина радовала, сколько потешала глупенькая сида. Которая половину не слишком и близкой дороги от сида на себе тащила огромадный котёл. Маленькая такая, да не слишком сильная.
Вернуть посудину, правда, пришлось как должно, и даже на холм затащить: сказалась здоровой — дюжь. А ленивице уже и это в тягость показалось. Так что решила она, что уж на следующий раз и пальцем не пошевелит! Следующий раз, долго ли, коротко ли, а подошёл. На Имболк в том году даже снег лёг. Вот как холодно было. Вот и решила ленивица сказаться больной. Мол, я к соседям в гости загляну, а к сиде на холм пусть кто из детишек сбегает. Ребятёнка своего пришлось обмануть — сказали, что мамка к травнице ушла, лечиться.
Немайн лжу и не почуяла, в голос болящую пожалела, да сама котёл и принесла. До дверей! Уж как та семейка веселилась да ухохатывалась — надо же, древняя сида у них на побегушках. Уже и придумали, как дальше быть — мол, малышне достаточно прибежать, сказать: "Как в прошлый раз!" И ведь никакого вранья — ленивица, опять к соседке уйдёт! И пусть сида обратно свою посуду волочёт! Только жене и этого мало показалось. Решила она и мужа обмануть. Да и убежала в гости, котёл не вымыв. Дело-то зимой было, вода ледяная, греть — дрова расходовать. А котёл жирный, оттереть нелегко. Муж посмотрел-посмотрел, да и решил — посуду мыть — работа женская. Не хочет жена — значит, придётся делать сиде. И так уж себя настроил, чтоб помереть, а котёл не мыть.
Тут и ушастенькая под окном нарисовалась. "Ну, где моя подружка?" — спрашивает. Муж, как уговорено, плечами жмёт: "Как в прошлый раз!" "А что котёл весь в сале?" "Так не мужское это дело, посуду мыть! А жена приболела… Выздоровеет — всё перемоет. Хочешь — жди, не хочешь — мой сама." Удивилась сида. "А в походе как?" "Ну, то в походе, а то дома." Вздохнула Немайн. Грязный-то котёл в холм волочь совсем неловко, да и одежду перепачкать недолго. Опять же, подруга приболела. Надо бы и помочь. «Вода», — спрашивает, — "хоть в доме есть тёплая?"
А мужу лениво дрова таскать было. Так что подогрел он не бочку, не бадью, и не ведро даже. А так — кувшинчик! Сида посмотрела — да и махнула рукой. Мол, хватит. Руки на груди сложила и запела. Муж ленивый, конечно, в окно… Но ничего, успел, страшного с ним ничего не стало. Даже увидеть успел, как вся посуда в доме маленькой стала. Даже и не детской, а вовсе как для мышей! Сида всё помыла — кувшинчика как раз и хватило, котёл свой в кулачок зажала, да и была такова. Тут и жена от соседей вернулась. Глядь — а всё её хозяйство — было обычное, стало кукольное. Забыла Немайн посуду обратно увеличить. Ну и ленивица про всё забыла. Юбки подобрала, да побежала к холму ругаться-свариться. А там голо, пусто, ветер свищет… Покричала — никого. Стала прыгать-топать. Сида и выглянула.
Ну ленивица ругать подруженьку. Мол, сделай посуду такого же размера, как и всё остальное! А та только стоит себе, слушает. Потом и говорит: "Как-то ты выздоровела быстро, соседушка. Чем недужила то?" Так жена и попалась. Ведь что ни скажи — лжа выходит. Увидала сида, как над ней насмеялись, рассерчала. Ленивица — ни жива, ни мертва. Немайн же говорит. "Ладно. Ступай себе домой. Будь по твоему, будет тебе посуда такого же размера, как и всё остальное! И докучать мне отныне не смей! Шаг на холм ступишь — косточек не соберёшь. Ясно?" И глазами сверкнула так, что ленивица под гору кубарём покатилась…