Свет на шестом этаже

В воскресенье Женя — небывалое дело! — засел за учебники. Он ничего не объяснял, молча переворачивал страницы и делал какие-то выписки, молча жевал бутерброды с колбасой, пил кефир и ходил курить на лестничную площадку. Хотя они перешли уже во второй семестр четвёртого курса, от него веяло сосредоточенностью первокурсника, он забавно шевелил челюстью и чесал подбородок. Что послужило причиной для такой перемены, Татьяна не знала, а Женя не рассказывал. Вечером, когда она стояла на кухне у окна и со слезами на глазах смотрела на Маяк, на её плечи легли чьи-то руки. Татьяна вздрогнула.

— Извини, не хотел тебя пугать, — услышала она Женин голос.

Господи! Ей уже померещилось было, что это Игорь! Она вздохнула и прикрыла глаза ладонью. В кухне было темно, свет сюда проникал только из прихожей.

— Ты всё время грустная, — сказал Женя, стоя у неё за плечом.

Она не знала, как ответить, поэтому промолчала. Женя тоже помолчал, ожидая ответа, и, не дождавшись, сказал:

— Я поступил по-свински. Всё никак не решался про это заговорить…

— Не стоит и начинать, — чуть слышно перебила она — с лёгким звоном инея в голосе.

Он мучительно умолк, напряжённо дыша у неё за плечом. Она устало ждала, когда он справится с собой, и ей почему-то самой было неприятно и досадно на себя за то, что повергла его в смятение и стыд. Он оправился от этой моральной пощёчины и продолжил:

— В общем, фигня какая-то получилась. Я пьяный был, Тань.

Он умолк, Татьяна тоже молчала: ждала, что он скажет дальше.

— Эта Вика… Она — соска. Просто тупая соска. А ты…

Татьяна обернулась, её глаза блеснули в полумраке.

— А я кто? — спросила она, выпрямляясь.

Женя сначала опустил взгляд, потом посмотрел ей прямо в глаза.

— А ты человек, Тань.

Татьяна снова повернулась к окну. Она больше не могла сдерживать слёз, и её плечи затряслись. Нет, она ещё не заслуживала этого звания — человек. Всюду, куда ни кинь взгляд, были сплошные ошибки, сплошные грехи и пороки. Немного ещё она прожила на свете, а как успела запутаться! Её душа запуталась в сетях, которые держали её низко у земли, не позволяя взлететь в рай, стать достойной того, чтобы её любил Игорь. Теперь она поняла его слова "Не о том печалишься". Теперь она печалилась о том самом, о чём нужно было печалиться в первую очередь.

— Прости меня, Танюшка, прости, — шептал ей Женя, щекоча тёплым дыханием её шею. — Не плачь, пожалуйста…

— Жень… не надо, — сказала она.

Высвободившись, она пошла в комнату к отцу и села перед телевизором, инстинктивно ища защиты от охвативших её эмоций в привычной, обыденной обстановке. И она знала, что сюда Женя за ней не последует. Она приласкалась к отцу и на минуту снова стала маленькой девочкой, не имеющей ещё понятия о "взрослых" страстях. Отцовская рука с готовностью обняла её, и она вдруг подумала, что так будет не вечно. Когда-нибудь отцовской руки не станет, и некому будет обнять её и приласкать. В горле у неё опять заклокотали слёзы; как ей сейчас не хватало Игоря! Парадокс, но при всей её страсти к нему только он был способен все эти страсти в ней успокоить одним нежным прикосновением. Только с ним она могла чувствовать умиротворение и полную безмятежность, как душа в раю, у Господа за пазухой. Как ей хотелось снова оказаться по ту сторону окна!

Удивительно: стоило ей только подумать об Игоре, как её душа тут же успокоилась, буря улеглась, и засияло солнце. Одна лишь его тень усмирила шторм, словно бы приказом: утихни, перестань! Спать все они отправились вполне мирно, лишь Женя казался немного смущённым. Но и он промолчал.

А в понедельник вечером отец сказал, что устроился на работу. Он выглядел бодро, перестал пить пиво и наконец побрился. Татьяна узнавала прежнего отца и радовалась: у неё как будто камень с души упал от этой новости.

В среду закончилась Женина "отсидка" у Татьяны дома. Возможно, это случилось бы позже, если бы Женя не решил наконец пойти на занятия в университет. Утром они завтракали вдвоём: отец ушёл из дома раньше их. За чашкой чая они оба о чём-то задумались. Женя заметил:

— По-моему, это классно.

— Что классно? — спросила Татьяна.

— Ну… — Женя позвенел ложечкой о край чашки. — Сидеть вот так, вместе. Пить чай. — Он усмехнулся, подул на чай, хотя тот был уже совсем не горячим.