Свет на шестом этаже

— Я тебе… говорил: иди сам.

Потом Татьяна сделала бутерброды с колбасой. Роман сказал, взяв её сзади за плечи:

— Татьяна Михайловна, большое вам спасибо, мы очень ценим ваши усилия. Но не могли бы вы сейчас оставить нас с батей наедине?

— Это называется "женщина, знай своё место", — усмехнулась она. — Ладно, я пойду, только сначала возьму кое-что. Я страшно голодна.

Она взяла банан, два бутерброда и стакан сока. У себя в комнате она поужинала и, устроившись в постели, открыла учебник. Жуя банан, она пыталась вникать в материал, необходимый для семинара, но её внимание невольно привлекал разговор Романа с отцом. В квартире была хорошая слышимость, а "подогретый" спиртным Роман говорил громко, сам, видимо, не замечая этого. Отец говорил тише: усталый и ослабевший от долгого запоя и поста, он не хотел, а может быть, и не мог говорить на повышенных тонах. Иногда они начинали говорить тише, и Татьяна не разбирала некоторых слов, но в целом ей всё было хорошо слышно.

— Ну, рассказывай, — сказал отец. — Как ты… живёшь?

— Как живу? Да потихоньку живу, — ответил Роман. — Ну, может быть, не так хорошо, как хотелось бы, но в целом — ничего, терпимо.

— А что у тебя не так, как хотелось бы? — сразу встрепенулся отец. В его вялом и заторможенном состоянии этот порыв можно было назвать "встрепенулся" лишь весьма условно.

— Да что говорить… Это долго рассказывать, — сказал Роман неохотно, со вздохом.

— Ну, рассказывай, — не унимался отец. — Куда нам спешить?

— Верно, — сказал Роман. — Спешить нам некуда… Времени — вагон. Ну, что тебе рассказать? Да и рассказывать-то особо не о чем. Хорошего мало.

— Ну, например? — не отставал отец. — Например?

Роман снова вздохнул.

— Да что обо мне говорить? Давай лучше о тебе поговорим. Для чего же я, по-твоему, к тебе пришёл? Но давай сначала выпьем. За то, что я пришёл сюда, за то, что мы вместе… вот так сидим за одним столом.

— Давай, — согласился отец.

Они выпили, и отец сказал:

— Ромка… Запомни одну вещь. Ты здесь дома. Это твой дом. Он всегда открыт для тебя, и ты можешь прийти в любое время дня и ночи. В любое! Здесь тебе всегда рады. Вот, ты эту вещь запомни!

— Запомню, батя, — ответил Роман глуховатым, дрогнувшим от наполнивших его чувств голосом. — Ты не представляешь, как это для меня… Каково мне это слышать!.. Выпьем за это.

Звон рюмок, кряхтенье, секундная пауза, а потом отец сказал:

— Ну, всё-таки… Что у тебя там такое? Какие проблемы?

— Да никаких проблем на самом деле нет, — ответил Роман. — Всё это ерунда. Я верю, что всё будет хорошо. У нас в семье всё будет хорошо.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Стопудово, батя!

Отец, вздохнув, проговорил:

— Кошмар какой-то.

— Какой такой кошмар? — накинулся на него Роман. — Вообще забудь это слово! Никакого кошмара нет. Всё перемелется, пройдёт. Эта ерунда — временная, понимаешь ты?

Переборов в себе желание слушать, Татьяна оделась и вышла на балкон. Читать учебник у неё уже не было ни настроения, ни возможности. О том, чтобы сосредоточиться, и речи не могло быть.

На этот раз она застегнула плащ, замотала шею шарфом и надела свою кожаную фуражку. Всё вокруг постепенно погружалось в сон, стих шум движения на улице, и лишь изредка проезжала машина. Ночь наполнила каждый закоулок сырой прохладой, и лицо Татьяны было погружено в неподвижную темноту, холодное прикосновение которой бросало ей за ворот полчища мурашек. Но всё же ей было ещё не холодно, и она просто дышала ночным мартовским воздухом, который, вливаясь в лёгкие, нёс в себе горьковатый, пронзительно-грустный, но одновременно как-то по-особенному волнующий запах. Это был запах весны и тревоги.

Одинокое окно-маяк по-прежнему светилось. Почти все другие окна погасли, и оно, яркое и голубое, вторгалось в мысли и чувства Татьяны, заставляя думать о нём и всё время возвращаться к нему взглядом. Ей казалось, что там живёт кто-то, кто каждую ночь наблюдает — неизвестно, за чем именно, но наблюдает. А может быть, он кого-то ждёт, а свет в окне служит каким-то сигналом. Татьяна отыскала бинокль, подарок отцу от деда ко дню рождения, и направила его на окно. Рассмотреть вблизи загадку казалось ей так заманчиво, как будто она проникала взглядом в неизведанные глубины Вселенной.

Окно было закрыто плотной занавеской, и нельзя было рассмотреть, что внутри. Тем не менее, Татьяна разглядела на подоконнике герань. Этот комнатный цветок как-то развеивал таинственный ореол этого окна, и сквозь образ маяка проступили черты обыкновенного жилища, в котором обитали живые люди — правда, немного странные, потому что они не выключали на ночь свет, но при этом не пользовались этим светом сами, а отдавали его тем, кого они даже не знали.

Больше ничего Татьяна не смогла увидеть. Она вернулась в комнату и прислушалась к разговору на кухне.

— Вот скажи, батя, — медленно выговорил Роман. — Были ли… ли у тебя в жизни ситуации, когда ты струсил? Обделался?

После глубокого, скрипучего размышления отец ответил:

— Нет, Ромка. Никогда.